— Что ты, дорогой! Токарь я с завода «Ленгензипен». Но, если хочешь, и учитель тоже: обучил токарному ремеслу не одного парнишку. Учитель — самая главная должность на земле, вторая — доктор, ну а третья, пожалуй, инженер. Когда победит советская власть, то будет им самое большое жалованье платить.
За неделю напряженного учения, измотавшего неутомимого Баулина, Лука, страшась и каждый день ожидая боя, научился стрелять, наблюдать за местностью. Он умел теперь выбирать цели и определять расстояние до них. Конечно, он сознавал, что еще много ему предстоит осилить, прежде чем стать настоящим пулеметчиком: надо отработать стрельбу поверх своих наступающих солдат, стрельбу по целям — внезапно появляющимся, быстро скрывающимся и двигающимся, научиться бить по самолетам и танкам. Баулин сказал, что все это придет само собой, в опыте боев. Бой для солдата — самая главная школа.
В конце недели, когда Баулин объяснял Луке, как устранять неисправности пулемета, нарушающие нормальный бой, в рубку заглянул Рашпиль.
— Научился взводить ударник? — шутливо спросил он Луку и как-то болезненно улыбнулся.
— Так точно, товарищ командир, научился! — И мальчик, видавший в своей жизни лишь шоколадные бомбы, да и те только в витринах магазинов, передвинул на своем поясе настоящую бомбу с ввинченным взрывателем.
— Вся эта наука, которую преподал тебе Баулин, проверяется стрельбой по живым целям. — Заглядывая в голубые, с грустинкой глаза Луки, проверяя впечатление, какое производят на мальчика его жестокие слова, Рашпиль добавил: — Придется тебе перед вечером при всей команде бронепоезда расстрелять человека…
Лука побледнел, покачнулся. По сердцу словно полоснули чем-то.
— …нашего врага. Ты знаешь этого человека, это Гладилин. Он пристал к нам в Чарусе, но остался, как был, бандитом, махновцем.
— Никанор, а ты подумал, что зеленому мальчишке говоришь такие слова? — хмурясь, спросил Баулин.
За неделю, проведенную на бронепоезде, Лука встречал Гладилина раза три, даже разговаривал с ним, поборов в себе неприязнь к этому дрянному человеку. Узнав от Луки, что Степан Скуратов служит у гайдамаков, Гладилин долго расспрашивал о нем и даже сказал, усмехаясь, что у гайдамаков, наверное, служить веселее, чем в железной консервной банке — так он назвал бронепоезд.
Случилось так, что Гладилин покинул бронепоезд и, зайдя в будку к путевому обходчику, отобрал у него пару белья. Обходчик явился к Рашпилю с жалобой и в строю команды, которую тут же построили, сразу узнал своего обидчика. Гладилин стал отпираться, но белье с метками оказалось на нем. Рашпиль, комиссар с неограниченными правами, приказал арестовать Гладилина и расстрелять на закате солнца, после поверки, перед всей командой — для науки. Исполнение приговора после долгих колебаний решил поручить Луке. Этим он преследовал две цели: опробовать нового пулеметчика и, приказав ему убить врага, приучить к тяжким обязанностям на войне. Никанор хотел, чтобы Лука понял: уничтожение врага революции не убийство и зло, как сначала могло ему показаться, а есть священный долг и обязанность каждого гражданина Советской республики.
Все это Рашпиль рассказал мальчику в присутствии обозлившегося Баулина. Лука поднял на командира глаза, взял его за руку, попросил:
— Дядя Никанор, не надо… Очень прошу тебя, не надо…
— Чего не надо? — жестко перебил его Рашпиль.
— Не надо убивать Гладилина… Он ведь знакомый человек, вы ведь вместе работали. Богом прошу — не надо, пускай отдаст белье, и все. — Мальчик побледнел, губы его дрожали.
— Нет, надо! — загораясь духом противоречия, повысил голос Рашпиль. — Я твой командир, я приказываю тебе, и ты обязан выполнить мой приказ, иначе какой же ты боец? А пацаны нам не нужны, мы здесь не в бирюльки играем.
Недовольный мальчиком, а еще больше собой, Рашпиль ушел.
Весь день Лука ходил сам не свой. Вечером, ударяясь головой и всем телом о какие-то углы, поднялся он в башню, где его уже поджидал дежурный пулеметчик, сменивший Баулина.
Перед бронепоездом, спиной к открытой могиле, стоял полураздетый Гладилин. На голой груди осужденного темнело ровное пятно загара. Лука почувствовал, что у него не хватит сил лишить человека жизни. Сердце его то замирало, то яростно билось. Слишком тяжелому испытанию подверг его командир в первые дни службы! Мальчик так и впился взглядом в Гладилина, в его неуклюжую, слегка наклоненную вперед фигуру. Лукашка ничего больше не видел — ни малинового заката, ни кипящих под ветром верхушек тополей, ни солдат, молча выстроившихся вдоль бронепоезда. Весь мир заслонила жалкая фигура человека, покорно ожидающего смерти.