Какой простор! Книга первая: Золотой шлях

Далеко, за Змиевской рощей, гудел паровоз. Ниткой крупного жемчуга светились фонари на проспекте в Чарусе. Шульга слышал, как Кузинча насмешливо крикнул уряднику вслед:

— Эй ты, кугут, шпоры обгадил!

Урядник, сплюнув, огрызнулся:

— Замри, а то нагайкой закатаю.

Поправляя на шее красный шнур, урядник вбежал в контору. Там сидел Лука. Вздрогнув, он положил на подоконник книжку.

— Где управляющий?

— В городе. — Мальчишка зло посмотрел на урядника. Отец привил ему ненависть к полиции.

— Зови кого-нибудь из начальства.

Лука неохотно пошел к ветеринару, оставшемуся ночевать в своем заводском кабинете, заставленном банками с заспиртованными лошадиными легкими.

Урядник смотрел на окно, в раме которого, как нарисованные, неподвижно стояли деревья. Мальчишка не возвращался долго. Урядник нервничал. Подошел к столу, взял книгу, оставленную Лукой. На переплете написано: «Энциклопедический словарь Павленкова». Перелистал несколько страниц, подумал: «Ушлый мальчишка, читает, ума набирается».

Пришел ветеринар Аксенов. Небольшой ростом, весь как-то перегнувшийся вперед и налево, с двумя крупными морщинами от носа к губам, очень старившими его. Поправив очки на близоруких глазах, ветеринар неприветливо спросил:

— Я слушаю. Что вам угодно?

Урядник молча подал бумажку. Ветеринар прочел:

«Управляющему утилизационным заводом К. Г. Змиева. При сем препровождаю 3000 (три тысячи) пудов мяса, признанного ветеринарной инспекцией испорченным. Предлагаю немедленно уничтожить, так, чтобы население не имело о нем понятия. Жандармский ротмистр Лапшин».

Ветеринар нервно оправил вышитый воротник сорочки, сказал уряднику:

— Мы не можем принять столько мяса. Куда мы его денем?

— Их благородие господин ротмистр приказали в случае чего, вроде как отказа… препроводить вас пред лицо его личности. Надевайте пальто, господин. — Красная волосатая рука урядника строго легла на шнур.

— Хорошо, везите, — едва сдерживая себя, процедил сквозь зубы ветеринар и подкрутил седеющие усы.

Завод принял пятьсот пудов порченого мяса. Остаток, две с половиной тысячи пудов, ветеринар приказал возить на свалку.

Всю ночь по шоссе, сбочь ассенизационных обозов, везли жирное мясо. Был 1916 год. По улицам блуждали собаки и, как пожара, боялись людей. В городе свирепствовал тиф. Жизнь человеческая расценивалась дешевле осьмушки махорки.

Заводские рабочие напились в этот вечер, и ни одна яма не была вырыта. Мясо сваливали кучами на свалочную землю, забытую людьми и богом. Только в одном месте над ямами колыхался неизвестно откуда занесенный свежий, устойчивый аромат маттиолы.

Во втором часу ночи в автомобиле примчался жандармский ротмистр Лапшин. Он не спал вторые сутки, голова его разваливалась от боли.

— Вы что, саботаж в военное время устраиваете? — набросился ротмистр на ветеринара.

— Куда мы денем столько мяса? — невозмутимо ответил Иван Данилович Аксенов, по привычке поправляя на носу очки в железной оправе.

— «Куда», «куда»! — передразнил его Лапшин. — В Москве испортилось сорок пять тысяч пудов говядины. Ее отправили в Козлов и перетопили на смазку для солдатских сапог. В Петрограде в холодильнике попортилось восемнадцать тысяч пудов мяса. История с порчей мяса обсуждалась даже на летней сессии Государственной думы, которая постановила издать министерский законопроект о мясопустных днях. Отныне мясо в России будут есть всего три раза в неделю.

— История обсуждалась, а надо, чтобы она осуждалась. Вот оно какое дело, господин начальник, — пробормотал ветеринар, зевая и крестя рот, спрятанный в бороде и усах.

Ротмистр молча посмотрел на мясо, схватился за голову, больно дернул себя за черные волосы. Он вернулся на утилизационный завод, потом поехал на бойню и оттуда вызвал по телефону из тюрьмы два грузовика с арестантами. Их привезли на свалку перед утром.

Несчастные, бледные, напуганные люди не дышали, а пили воздух, пропитанный запахом аммиака. Вот так бы ехать Золотым шляхом всю жизнь, под пустынным небом, заштрихованным серыми силуэтами деревьев.

Арестантов привезли на свалку, дали в руки лопаты, приказали копать ямы. Апатичные и покорные, они глядели на мертвенное небо, тоскливо отыскивая глазами могучую звезду, светившую им всю дорогу, как огонь, зовущий к жизни.

Они стояли молча, избегая смотреть на ротмистра, а он, маленький и утомленный, почти умолял.

— Побыстрей выкопаем ямы, чтобы эта зараза, — ротмистр показывал на возы с мясом, — не смердела здесь.

Небо начинало сереть, его как бы заволакивало перед дождем, наступила пасмурная минута, предшествующая рассвету, когда кончается ночь и начинается новый день.

— Приступайте к работе! — крикнул Лапшин.

Арестованные продолжали стоять неподвижно, зябко приподняв плечи, и цвет лица у них был неестественный, как у фигур, сделанных из папье-маше.