Какой простор! Книга первая: Золотой шлях

— Нам бояться нечего, это вам надо бояться! — с неожиданной грубостью выкрикнул Степан. — Вам надо бояться, в народе-то неспокойно, озверел народ, пятым годом пахнет! — Он гневно скосил сверкнувшие белки глаз с красными разветвленными жилками.

— А ты порох, дружок, чистый порох, — с внезапным добродушием сказал Змиев, отваливаясь на кожаные подушки.

— Трус я… Трусы, они дольше героев живут, — продолжал Степан, остывая. — А крестик за войну мне ни к чему. Опасное это дело. Пойдешь за серебряным крестиком, а получишь деревянный. Так уж лучше пересидеть войну в закутке.

Змиев любил подразнить Степана и прощал ему его дерзости, хотя и знал, что в раздражении Степан опасен. Это напоминало ему деревенские игрища в ночь на Ивана Купала, когда прыгаешь через яркие костры с риском подпалить праздничные штаны на виду любопытных, насмешливых баб. Степан был мещанин, но упорно, вот уже несколько лет, выдавал себя за промотавшегося дворянчика. Многие верили в это, а Змиев не разубеждал, потешаясь над людской легковерностью. Степан был силен, пудовой гирей крестился. И Степан был нужен ему на заводе, как свирепая цепная собака.

День выдался солнечный, яркий. Расправив крылья, в высоком небе висел коршун. Змиев долго следил за его недвижным мерцающим полетом и вскрикнул, когда коршун камнем оборвался вниз, настиг какую-то птаху, сшиб ее и вновь величественно, почти не работая крыльями, набрал высоту.

— Купецкая птица, не благородных кровей, а смелая, как орел, — проследив за взглядом хозяина и стараясь попасть в тон его настроению, проговорил Степан.

— Да, с характером птица.

Фаэтон поднялся на гору. Впереди показался завод с толстой, короткой трубой. Навстречу поплыл душный чад мертвечины. Змиев отвернулся. С высоты перед ним открылась ярмарочная пестрота города, который он видел редко, приезжая сюда из Петрограда каждую осень на два, на три дня. Он любовался текущим вниз, извилистым, как река, шоссе, песчаной насыпью железнодорожного пути, кирпичным островом боенских зданий и цветной мозаикой картинных городских построек. Взгляд его любовно останавливался на куполах церквей, скользил по синему забору пригородного леса и, наконец, застыл на ослепительно белых, окрашенных мелом тюремных стенах на Холодной горе.

Когда фаэтон остановился у ворот завода, Змиева вышли встречать. Он легко спрыгнул на землю, поклонился и, никому не подав руки, вошел в настежь распахнутые ворота. Во дворе двое бойких мальчишек лет по одиннадцати отгоняли кнутьями тощих лошадей, которые, как бы не чувствуя ударов, вытянув крутые шеи, продолжали скусывать бледные побеги диких маслин.

— Чьи это? — спросил хозяин.

— Меньшой — Лукашка, сынишка механика, а второй — качановский, — услужливо ответил ветеринарный фельдшер Аксенов, поправляя дешевые очки на близоруких, косящих глазах.

— Лука, а ну, марш домой, нечего зря под ногами вертеться! — громко сказали сзади.

Змиев обернулся и встретился с твердым взглядом заводского механика Иванова, о котором ему только что нашептывал Степан. У Иванова были характерная бритая голова и крупные выразительные черты лица.

— Не гони, пусть привыкает к хозяину… Что ж, учится он у тебя? — спросил механика Змиев. Ловкая фигурка мальчика, мелькнувшая в голых прутьях смородины, как в дожде, понравилась ему.

— Школы поблизости нет, больницы нет, ни черта нет, только одни свалки, — недружелюбно проговорил механик.

— Школы нет?.. Вон она, школа, для таких, как ты, — Змиев показал рукой на стены тюрьмы на Холодной горе.

Механик усмехнулся.

Группа рабочих в праздничных канаусовых рубахах, лавируя между трупами павших животных, прошла к заводу.

— Мал завод у тебя, Кирилл Егоров, на такой город. Надо еще один котел присобачить. Пропадает добро, — Иванов показал на разбухшие туши животных.

В словах его проскользнула какая-то тайная издевка, и это сразу уловил Змиев. Ему захотелось задобрить механика.

— Дело говоришь. За хороший совет получи на чай красненькую. — Из верхнего кармана жилета Змиев вынул новенькую кредитку.

— Спасибо, я не пью, — ответил механик, отклоняя деньги, чем немало изумил столпившихся рабочих.

Старший гицель[1] Алешка Контуженный не выдержал, потянул его за рукав.

— Не кобенься, бери на пропой всей честной компании.

Живодер Гладилин потянул красным носом воздух, словно принюхиваясь к запаху денег, и процедил сквозь гнилые зубы:

— Дуракам счастье.

Змиев повернулся к ветеринару Аксенову, слегка подвыпившему и поэтому державшемуся в сторонке.

— Ну, а вы, Иван Данилович, чем заняты? Каким-нибудь новым открытием собираетесь удивить мир? Я кое-что слышал о ваших поисках.

— Да, да, вы совершенно правы. Я ищу сыворотку, которая могла бы предотвратить заражение лошадей сапом… Но всякие эксперименты требуют денег — а где их взять? — Аксенов снял шляпу из мочалки, получившую в те годы название «здравствуй-прощай».

— Денег я вам не дам, и не просите… Извините за откровенность, но сапные лошади увеличивают доходность завода, и я хотел бы, чтобы все ваши эксперименты потерпели неудачу.

— Вы, конечно, шутите, — растерянно пробормотал ветеринар.