Какой простор! Книга первая: Золотой шлях

Друзья пересекли шлях, спустились обрывистым спадом в яр, по мокрым от росы цветам выбежали к пруду и, зачарованные, остановились на берегу. Над прудом стремительно проносились ласточки, быстро ныряли, на мгновение задерживались в воде, и, отряхнув радужные брызги, перевернувшись в воздухе, делали круг, и возвращались, чтобы все повторить сначала.

— Даже жалко пугать, — вымолвил Лука, захваченный птичьей игрою.

Мальчишки взобрались на верхушку печальной, растрепанной ивы, раскачались на гибких ветвях и нырнули в воду.

— Ваня, давай — кто скорее!

Быстро взмахивая руками, они поплыли наперегонки к сломанной березе, обмывавшей в холодной воде белое колено ствола.

За липами гнется под ветром густая трава, а еще дальше тонкими струями текут рельсы к каким-то далеким-далеким озерам. Детям кажется, что деревья осыпаны птицами, будто монистом, стеклянно звенящим в едва уловимом движении веток.

Мимо пруда по колено в траве с цапками на плечах молча бредут девчата — полоть на огородах Змиева. Одна из них, сердитая и, видно, голодная, сказала, кивая на голых мальчишек:

— Работать не хотят, на солнце вылеживаются, а дома мать теребят за юбку, жрать просят.

Вторая, высокая и худая, как жердь, остановилась передохнуть, с любопытством посмотрела на мальчишек.

— Эти попросят, жди! Они яблоки воруют.

От ее злых слов руки мальчишек сжались в кулаки. Жмуря ослепленные солнцем голубые глаза, стряхивая с загорелого тела песок, Ваня сказал:

— Ну их!.. Пойдем на завод.

— Не люблю я живодерню. Вонь, мухи… Отец говорит, что наш завод — царская Россия в миниатюре. Знаешь, что такое миниатюра? — Лука щурился, сблизив мягкие ресницы. Удалявшиеся девчата казались серыми, как взбитая пыль.

— Пойдем, — настойчиво потянул товарища Ваня.

На шляху мальчишки увидели печальную процессию: конвойные солдаты гнали по этапу партию заросших бородами каторжан, закованных в кандалы. Железо жалобно позванивало о булыжник.

— Ребята, запомните нас, ведь когда-нибудь подрастете и все будете понимать! — громко сказал арестант в очках.

— Запомним! — крикнул Лука.

У ворот завода шибануло в голову чадом.

Качановские мальчишки, дети ассенизаторов и резников, слонялись по заводу, помогали рабочим свежевать трупы, возили на свалку ободранные туловища. Лука с Ваней вошли во двор завода, когда четырнадцатилетний гицель Кузинча привез будку, набитую собаками. Толстое, добродушное лицо его было все в крови — только что избили на барахолке. Руками, на которых собачьи зубы оставили следы, он прикладывал медные пятаки под маленькие глазки, лишенные век.

— Выгружай, ребята, товар! Только с опаской — злющие. Стражники, а не собаки! — весело выговаривал он вспухшими от побоев губами.

Был он прост, приветлив безо всякой фальши, которую дети всегда хорошо чувствуют, и особенно — у взрослых. За простоту Лука любил и выделял Кузинчу среди своих многочисленных сверстников на заводе.

Ваня приблизился к будке. Короткая шерсть на собаках выгорела, как июньская трава, глаза их злобно блестели.

Алешка Контуженный железными клещами выхватывал собак из будки; они выли, сжимались в комок, мячами прыгали кверху, пытались вырваться. У Контуженного тряслись руки, ноги, губы. Кузинча убивал собаку ударом железной трубы по голове.

— Здоров, Алексей-наследник… Дай табаку, пираты хотят курить, — попросил Лука.

— Снимайте шкурки, тогда дам. Привыкайте к тому, что в жизни за все надо платить.

Мальчишки взяли изъеденные точильным камнем ножи. Алешка прыгающими пальцами отсыпал им едкого, крупно нарезанного самосада. Собаки были еще теплые, но привычные руки быстро сдирали шкуры и бросали освежеванные туши под стенку.

Незаметно подошел Кузинча и без всякой на то причины выругался. Контуженный ответил ему крепкими словами. После этого Кузинча мирно спросил, как они проведут вечер, а Контуженный так же мирно ответил.

Ваня нахмурился. Ему вспомнилось, как однажды, возвращаясь из школы, встретил он на улице ломовых извозчиков, безобразно ругавшихся. Он прошел мимо, недоумевая, почему взрослые люди прибегают к столь мерзким словам. Впереди него семенила женщина с девочкой, и он слышал, как девочка сказала: «Мама, в Чарусе у нас много нерусских, не поймешь, что они говорят».

Кузинча, растянув толстые губы в улыбку, снова выругался.

— Братцы, если ругаться будете, я вам не товарищ, — резко сказал Ваня.

— Ну и пошел вон! Дурак! — прикрикнул Контуженный.

Ваня ушел, не окликнув Луку, и этим очень обидел товарища.

Два солдата, странно похожие друг на друга одинаковым выражением лиц, привели трех лошадей — двух чалых и одну вороную в загаре. Поправляя очки, пришел, как всегда пьяненький, ветеринар, похлопал коней по крупам, сказал:

— Лукашка, веди на конюшню, а гнедого и двоих чубарых давай сюда.

На заводе для работы держали семь сапных лошадей. Но корма в достатке не было, поэтому мальчишки угоняли лошадей в степь, пасти. Когда на завод приводили лошадей более исправных, то старых, исхудавших, убивали.

Лука привязал дрожащих лошадей, позвал:

— Дядя Степан!