Кактус. Никогда не поздно зацвести

– Хм… До сих пор раскрытие только на четыре сантиметра, – сказала она студенту, осмотрев меня. – Минимальный прогресс. Конечно, у старородящих повышенный риск долгих и трудных родов – мышцы матки работают уже не так хорошо…

– Да вы что, сговорились все? – заорала я. – Найдутся у кого-нибудь слова ободрения, что-нибудь позитивное?

– Вы отлично справляетесь, – без улыбки ответила Энн.

Спустя еще одну вечность в дверь постучали, и вошел Роб. Я была рада его видеть – да что там, просто счастлива, но отчего-то радость выразилась в обильных слезах и соплях. Когда я вытерла лицо рукавом больничного халата, у меня мелькнула догадка, что я выгляжу не самым лучшим образом, но Роб словно ничего не замечал: он широким шагом подошел к кровати, нагнулся и обнял меня. Кожа его колючей щеки показалась холодной в духоте палаты. Он отвел волосы с моего лица, и я спохватилась, что совсем промокла от пота.

– Боюсь, я сегодня никудышная компания, – выговорила я. – А будет еще хуже, – добавила я, чувствуя приближение новой схватки. Я вцепилась в рукав его куртки.

– Ты дыши, дыши!

– Заткнись! Надоедаешь хуже Кейт, – выдохнула я.

– Я гуглил роды, – похвастался Роб, когда боль отступила и я выпустила его рукав. – Могу теперь работать консультантом-акушером. Я эксперт! – Он повернулся к Кейт: – Хотите отдохнуть?

– Я бы не против. Мне нужно сделать несколько звонков и купить сандвич.

– Ну что, как твои дела? – спросил Роб, когда Кейт вышла, и поправил на мне больничный халат, который начал спадать с одного плеча.

– Не очень. Уже много часов прошло. Я должна раскрыться на десять сантиметров, а у меня все никак… Придется попросить обезболивающее.

– Почему же сразу не попросила?

– Хочу рожать естественным образом.

– Это похвально, но если невтерпеж, значит, невтерпеж. Позвать акушерку?

Поколебавшись, я кивнула. И здесь я не справилась, невольно подумалось мне. Но тут же пришла новая мысль – да кому какое дело? Через несколько минут в палату вкатили аппарат ингаляционного наркоза, и мне дали маску, которую я схватила с жадностью. От закиси азота немного закружилась голова, как от вина. Боли это не сняло, но я словно отстранилась от нее. От всего отстранилась.

– Ты понял мой намек? – спросила я Роба между схватками. Голова кружилась.

– Ты имеешь в виду свое минималистское «да»? Как-то загадочно.

– Вовсе не загадочно, разве что ты предпочитаешь забыть вопрос, который задал мне в фургоне. Что скажешь?

Роб взял мои руки и поцеловал их.

– Но разве в такой момент принимают важные решения? Надо, чтобы ты была compos mentis. А то завтра утром проснешься с мыслью: что я натворила?

– Я же не вдруг решилась, идиот! Мне просто понадобилась экстремальная ситуация и фармацевтическое воздействие, чтобы набраться смелости.

– А, ну тогда решено, мы будем семьей – ты, я и малышка, когда решит показать личико.

Это прозвучало невероятно: семья!..

В какой-то момент вернулась Кейт. Время начало ускользать и проваливаться. Масочный наркоз, который раньше давал некоторое облегчение, перестал умалять боль и только дезориентировал меня. Схватки стали чудовищными: я уже не сдерживала криков. Роб сидел с одной стороны кровати, Кейт с другой, и держали меня за руки. Они говорили мне, какая я молодец, чтобы так и продолжала, уже совсем скоро. Энн зашла осмотреть меня еще раз – по-прежнему почти никакого прогресса, несмотря на все мои муки. Она сказала, надо что-то делать, чтобы ускорить процесс. Сейчас мне поставят капельницу с синтоциноном, который усилит потуги и, как надеялась Энн, заставит шейку матки наконец раскрыться.

– А от масочки пора перейти к петидину, – добавила она.

Мне уже было все равно – я только хотела, чтобы все закончилось и ребенок благополучно вышел из моего тела. Мне сделали укол в бедро, вставили в руку катетер, и в трубке рядом начала капать какая-то жидкость. К животу прикрепили мониторы измерять силу схваток и сердцебиение плода. Когда петидин подействовал, боль осталась, но словно отделилась от тела. Я чувствовала странную, почти наркотическую экзальтацию. Самоконтроль отключился, и я услышала, как говорю Робу между сильнейшими схватками, что он самый добрый, веселый и прекрасный мужчина, которого я встречала в жизни, что я люблю его растрепанные волосы, прямой нос, родинку на щеке и ярко-голубые глаза. Я даже привыкла к его ненормально высокому росту… Роб захохотал и сказал, что тоже меня любит, особенно ему нравится Сьюзен-под-кайфом. Надо будет попросить Энн дать нам домой немного петидину, сказал он. Я повернулась к Кейт.

– Помню, я сразу подумала – какой красавец, когда впервые увидела его на студенческой вечеринке. Он выглядел как солист грандж-группы, такой раскованный, уверенный в себе. Иная вселенная по сравнению со мной…

– Погоди-ка, – вмешался Роб, – ты же уверяла, что не помнишь нашего знакомства?

– Ну не могла же я признаться, что ты произвел на меня впечатление! – задыхаясь, выпалила я, переживая очередную схватку. – Даже я временами не чураюсь маленькой невинной лжи.