Я снова полезла в ноутбук.
– Это антиагрегант, препарат, предотвращающий повторное образование тромбов. Значит, ей назначили профилактику: после микроинсульта риск обширного удара увеличивается.
Я посмотрела побочные эффекты, но не нашла ничего, способного отрицательно повлиять на ясность рассудка.
– В карте сказано, что она принимала его всего несколько недель, – сообщила Кейт. – При осмотре в поликлинике она пожаловалась на головные боли и попросила отменить клопидогрел. Ей выписали аспирин в небольших дозах.
– А другие препараты были? – спросила я.
– Судя по всему, нет. В записях сказано, что врачи удовлетворены ходом восстановительного процесса и выписывают пациентку под наблюдение семейного врача.
Мне для изучения досталась толстая стопа документов, относившихся ко второму, обширному инсульту матери. Первая запись была сделана при ее экстренном поступлении в больницу после инцидента в церкви. Дальше тянулись многие страницы данных: клиническое наблюдение, давление, ЧСС, температура, результаты анализа крови и цитологических исследований, записи о назначении препаратов. Попадались отметки о проведении КТ и МРТ. В карте говорилось, что моя мать перенесла «ишемический инсульт в левое полушарие», вызванный новым тромбом, и на этот раз кровоизлияние стало более обширным. Ее лечили каким-то тканевым активатором плазминогена, чтобы растворить тромб, и снова назначили антиагреганты вместе с варфарином для разжижения крови и бета-блокаторами против повышенного давления. В тексте было множество медицинских терминов: некоторые я знала, другие решила выяснить потом, торопясь добраться до сколько-нибудь содержательной информации. Врачи обратили внимание, что моя мать хорошо реагирует на лечение: через несколько дней она начала понемногу шевелить парализованной правой рукой и достаточно овладела голосом, чтобы внятно объясняться. Это совпадало с моими воспоминаниями: мать уверенно шла на поправку, и я вернулась в Лондон, не дожидаясь, пока ее выпишут: ее каждый день навещали тетка Сильвия и Эдвард, а у меня в офисе копился завал работы, плюс Ричард достал билеты на концерт в «Барбикане», куда я очень хотела попасть. Несмотря на целый ряд веских причин, требовавших моего присутствия в Лондоне, мне пришла в голову мысль – может, нужно было дождаться, пока мать отпустят домой? Может, наивно было надеяться, что и в тот раз она оправится так же быстро и полно? Я начала читать записи лечащего врача, сделанные во время регулярных визитов матери после выписки. На первых страницах были данные физического осмотра – давление, сердцебиение и ответы пациентки о том, как она принимает назначенные лекарства. Затем попалась страница очень подробных записей беседы. А вот это уже интереснее: моя мать сообщила врачу, что расстраивается по поводу мелочей, которые раньше ее нисколько не беспокоили: например, соседская кошка напачкала в ее саду, или молочник принес молоко, когда завтрак уже кончился. Мать сознавала, что ее эмоциональная реакция непропорциональна масштабу произошедшего, но в то время эти случаи казались ей почти невыносимыми. Еще она жаловалась, что постоянно кладет вещи не на свои места – ключи, сумочку, записную книжку – и забывает, какой сегодня день и что она должна делать. От этого она чувствует себя глупой и злится на себя. Она решила никому не говорить о том, что с ней происходит, и не сомневалась, что хорошо скрывает свое состояние; при этом она писала себе подробные списки дел и памятки.
Однако притворяться уже не хватало сил: мать жаловалась на постоянное плохое настроение. В карте была запись о том, что ее направили к неврологу и психиатру для осмотра и оценки состояния, по завершении которых ей был поставлен диагноз: сосудистая деменция.
– О нет, – вырвалось у меня. – Боже мой!
– Что? – спросила Кейт, с удивлением поднимая голову от последнего листка в своей стопке.
– Деменция. У моей матери была какая-то сосудистая деменция!
– Да, это посерьезнее простой растерянности. Она вам разве не сказала? А вы сами не поняли?
– Я чувствовала – с ней что-то неладно, но она хорошо это скрывала. После второго инсульта я успела повидать ее всего пару раз и не распознала признаки. Наверное, и тетка тоже ничего не поняла, хотя и приезжала регулярно. Бедная мама!
Мы помолчали.
– Но с точки зрения вашего иска, не примите за черствость, – начала Кейт, – это просто находка! Не то находка, что ваша мама страдала деменцией, но тут уж ничего не попишешь: деменция у нее была, и все тут. У вас, должно быть, отлегло от сердца, что вы с самого начала не ошиблись!
– Да, наверное.
Кейт была права, что-то подобное я и искала, однако, как ни странно, удовлетворение не было моим основным ощущением.
– Если бы она мне сразу сказала, я бы приезжала чаще. Помогала бы, защитила ее от Эдварда…
Кейт меня не слушала, увлеченно сев деменции на хвост, как заправский детектив.