Калечина-Малечина

Для следующего занятия Катя готовила историю бродячих собак своего города, но вдруг Ольгу Митиевну уволили. Они с дочкой должны были стремительно, в один день, покинуть лагерь из-за причины, которую все сразу посчитали ужасно позорной. Главарь смотрящих донёс прямо директору лагеря, что Ольга Митиевна читала невыросшим книги английского писателя-извращенца, которого даже в Англии посадили за его извращения в тюрьму. Официальной причиной объявили то, что преподавательница на своих занятиях не следовала стандартной программе истории искусств. Перед отъездом Ольга Митиевна подошла к Кате, попросила не принимать близко к сердцу поступки дурных людей, продолжать дальше с текстами и обязательно отправлять ей их на электронную почту. Листок с адресом украли через два дня прямо из палаты вместе с кошельком. Но Катя запомнила его наизусть.

Оставшиеся одиннадцать лагерных дней получились совсем плохими. Когда поезд вёз Катю на второй полке домой, она глядела в исцарапанный и наседающий на лицо потолок. Среди потолочных, часто матных надписей она увидела фразу: «Кажется, это был я!» — и вдруг осознала, что главарь смотрящих устроил увольнение Ольги Митиевны из-за Кати. Она расплакалась так, что слёзы стали падать на спящую показывающую. По больному совпадению ей досталась койка под Катей. Та не проснулась, потому что выпила алкоголь со смотрящими прямо в промежутке между вагонами. Катя решила, что никогда ничего важного не напишет больше, в том числе письма Ольге Митиевне. Во-первых, стыдно перед ней, во-вторых, вдруг родители узнают, по какой неприличной причине уволили учительницу, с которой их невыросшая переписывается.

После лагерного опыта Катя принялась учиться ещё хуже и ещё реже ждать хорошего от выросших и невыросших. Но благодаря Ольге Митиевне Катя сделала открытие, что интерес и надежду можно выдрать из книг. Катя начала чуть-чуть читать и радоваться муми-троллям, Гулливеру, Пеппи, встречая книги с ними внутри.

Среди океана интересностей, который показала Ольга Митиевна невыросшим на занятиях, были персонажи из русских сказок: черти, домовые, лешие, русалки, банные и болотные анчутки, а также кикиморы. Раньше Кате они казались придуманными персонажами старых мультиков. А у Ольги Митиевны они получались настоящими и живыми. Она рассказывала про то, как выглядит каждое существо, чем оно занимается и какие у него пристрастия и привычки. Катя растеряла из головы почти все подробности, но точно помнила, что кикиморы (не болотные, а домашние) сидят на возвышенностях вроде заборов и глупо кричат: «Ки-ки-ки, ки-ки-ки!» Ещё — тащила Катя из тумана памяти — они чешут брюхо и запутывают всю пряжу в хозяйском доме. Ещё… Катя вдруг остановилась. Ей сделалось понятным всё произошедшее.

Катя задрала голову и подошла близко к шкафу. Серые удлинённые тряпочки оказались папиными галстуками, которые Кикимора один за другим развязывала из офисных узлов когтистыми лапами. Сейчас созданьице закончило с последним, притянуло к себе заднюю левую лапу, почесало её и принялось запутывать один большой колтун из набора расплетённых галстуков.

Катино лицо сморщилось и за несколько секунд постарело от страшного, большого гнева. Она убежала в ванную и нашла там швабру. Кикимору так сильно увлекли галстуки, что она не обратила внимания на вернувшуюся Катю. В следующий миг толстая пластиковая палка огрела созданьице по плечу и лапам. Оно подпрыгнуло, заверещало, швырнуло в Катю клубок галстуков и скатилось на пол. Невыросшая снова занесла палку, Кикимора зашипела и выбежала из комнаты. Катя кинулась за ней и заметила, как мамин шарф вильнул в кухонном проёме.

На кухне было тихо и морозно. Созданьице не показывалось. Катя заглянула в пыльный пролёт за холодильником, плитой и тремя кухонными шкафами — Кикимора пряталась не там. Катя открыла дребезжащий холодильник, оттуда в нос ударил несвежий запах. Созданьице бы тут не поместилось. Катя резко открыла дверцу навесной полки с крупами — Кикиморы не нашлось и там. Заглянула на следующую полку — с таблетками, поворошила палкой серебряные упаковки — тоже мимо. Катя распахнула дверцу нижнего шкафа, встала на колени, засунула туда голову, осмотрелась, наклонила самую большую кастрюлю — и в той было пусто. Пооткрывала один за другим — сверху вниз — набитые под завязку всякой всячиной ящики. Вспомнила, распахнула широкие, как ворота, дверцы отделения под мойкой. Смрадный запах схватил Катю за ноздри. Она потыкала шваброй наполовину заполненное помойное ведро, поворошила ей же химические бутылочки и толпящиеся тут же литровые банки с соленьями. Для того чтобы их делать, мама с папой каждый год брали отпуск.