Каледонский безумец

Сколько еще предстоит нам ночей таких, сколько сможем мы выпить.

Страх познается только когда ты один, и никто не разрушит накрепко сплетенный кокон.

Мы забываем о многих порезах, уколах и органах, вырванных с корнем.

Спи, – это лучше, чем, если мы оба в мыслях подобных утонем.

Спи, до поры, пока небо прорежут суровые молнии.

Спи. Этот стих пишется в хмель, на потоке.

Мы не забыли, сколько нам было потерь, и сколько взаправду осталось.

Сколько мы жили? Вечность? Да нет, сущую малость,

Только никто никогда не подсчитает реальные сроки,

Двадцать ли, тридцать ли, может быть, считанные века.

Мы растворяемся в этой сиюминутной предвечности, стоит нам лишь окунуться.

Явь или сон – мы не узнаем, пока,

Усилие не сотворив, наконец-то не сможем проснуться.

– Смотри, – она начертила хворостинкой на земле знак, – эта руна у нас означает дикого быка.

– Хм, – отозвался он, – интересно. А если мы немного добавим?

– Добавим что?

– У наших знаков силы, в огаме, значение меняется с каждой новой чертой. Если мы здесь проложим поперечину, а от неё вниз – одну продольную, то может получиться уже не дикий бык, а, например, совсем тебе домашняя корова.

– Ну, ты придумаешь ещё! Какая же это корова с продольной чертой книзу?!

– Так правильно: эта черта – вымя. А ты что подумала? – искренне удивился Араун.

– Ох, ежели это у тебя вымя!.. – весело рассмеялась Маллт. – Кстати, и почему ты Мрачный? Никакой ты не мрачный, ты весёлый!

– Всё, не расслабляй меня, а то придётся к Самайну снова Стаю Гвину отдавать.

– Нет, дорогой, пусть будет здоров твой Гвин, но теперь у тебя есть я. Поэтому охотиться будем вместе. И на дичь, и на души. Я очень торжественно смотрюсь в твоей колеснице, и облик мой становится умопомрачительно ужасен!

– М-да, кажется, мой ум точно помрачился…

– От меня?

– А от кого ж ещё!

– Что ж, значит, есть у меня повод для гордости. Влюбила в себя самого Арауна!

Мрачный улыбнулся. С недавнего времени он стал улыбаться совсем не мрачно, как прежде. И ещё он поймал себя на мысли, что нынешний цвет воронова крыла её волос подходит Маллт гораздо больше, чем прежний пшеничный. Недаром говорят – те, кто любят, очень похожи друг на друга.

Глоссарий

Пояснения ко всему, что рассказал вам Мирддин, решила дать Гвенддид. Потому что Мирддин рассказывает бегло и далеко не всё успел вам объяснить.

«Вызвать меня в ночь Калан Май, в ночь Бельтайна…». Вообще-то Мирддин приходит не когда его вызывают, а когда он сам того хочет. Сам, сидя в Аннуине, находит того, через кого сможет в очередной раз попытаться рассказать нашу историю, и приходит. Я уже смирилась с тем, что каждый раз ему это до конца не удавалось – страх и личные предпочтения не давали рассказчикам передать до конца всё содержание и весь смысл того, что брат им диктовал. И вот в который раз он снова решился, и вижу, что на этот раз ему удаётся. Обо мне, о Гвенддид, например, во все предыдущие разы практически нигде ни слова – ну не хотели рассказчики уделять внимание женщине. Несправедливо, знаете ли! Теперь о Бельтайне. Он же Сияющий Огонь, он же Огонь Бели или Белена, который сам и есть бог-Огонь. Это в Эрине. Он же Калан Май или Калан Хав у потомков народов Придайна в вашу эпоху. Так мы открывали сельскохозяйственный сезон – приносили жертвы Бели, возжигали высокие костры, прыгали через них, надев маски, а потом, не снимая масок, предавались любовным утехам, славя того же Бели во имя грядущего урожая. Это если очень упрощённо, ибо в пояснениях больше и не надо. Праздник отмечался, когда всё было готово к посеву. Название «Калан Май» торжество получило уже благодаря римскому влиянию. Римляне восприняли название месяца мая от греческой богини Майи, которую почитали в это время года. А к тому, как у вас сейчас отмечают этот праздник – исключительно в ночь на 1 мая, – есть очень много вопросов, но не суть. Вы живёте в таком мире, где древние традиции нужно обязательно цеплять за какие-то даты, и в этом большое упущение и большая трагедия вашего мира.