Каледонский безумец

– А я могла оставить всё это как есть?! Как я могла не погнаться за тем, кто бессовестно украл силу моих знаний?! Не знаю, как у кого, а меня Матушка Метелица учила, что такое прощать нельзя. Я летела за Светляком через весь Аннуин. И хотя многие места я знаю там очень хорошо, Светляк, вкусив мудрости, а вместе с ней и всеведения, уводил меня туда, где я отродясь не бывала. Я почти настигла его в каких-то топях, но мерзкий Гвион, едва там не увязнув, превратился в зайца и дал дёру. Прыг-скок с кочки на кочку. Ну а я что? Я стала гончей, оно так легче, чем на своих двоих. Только я его зубами цапнула у реки, так он превратился в рыбу – и в воду! Ты понимаешь, Крейри, какой ушлый подлец! Я выдрой за ним. И снова не удалось поймать – он сделался пернатым, уже не припомню, кем. Я – соколом. И в небо, следом. Так мы из Аннуина и вынырнули в мир людей. Несёмся над чьим-то хозяйством. Тут Гвион исчез. Я глядь в одну сторону, глядь в другую – нету стервеца! Думаю, всё, убёг совсем. И тут вздумалось мне глянуть вниз – а он, оказывается, в зёрнышко превратился и в амбар падает, метит через щель в крыше. Я подождала, пока он туда упадет, – а упал он метко, на крыше не залежался, – пока успокоится, мол, я от него отстала, – и, обернувшись курицей, залетаю в амбар. Вокруг ни души, всё тихо. Думаю, всё зерно склюю, а его, гада, достану. Пошла клевать. На десятом зерне нашла его, склевала и, довольная, собираюсь возвращаться. Отлетела от людского обиталища, стала вновь собой и чувствую, тянет меня помолодеть. С чего вдруг? Вот тебя тянет нежданно-негаданно помолодеть, а?

– Мама, я и так молода ещё, мне всего четыреста лет.

– А ведёшь себя порой, как на двести. Так вот, я, оказалось, понесла! От зёрнышка! Обидно, Крейри, как женщина женщине говорю, обидно, что в кои веки брюхата стала и, как назло, без мужика!.. Вобщем, схоронилась я, тяжёлая, в лесу до срока, решила со своим позором никому на глаза не показываться. Особенно самой себе, я же как-никак в прошлом оказалась. Шутка ли, гнаться за вором, поймать его, уничтожить, в душе праздновать победу и тут же осознать, что, оказывается, я саму себя так обвела вокруг пальца, что никто другой так со мной не смог бы!

– Мама, ты – богиня мудрости и колдовства, тебя в принципе никто не в состоянии обмануть.

– А я о чём? И я о том же! Никто меня не смог, а я сама себя смогла! Знаешь, думала, рожу его – точно прибью. Вот перегрызу пуповину и прибью! Даже не так: просто нос и рот очищать от слизи не буду – сам задохнется. Так нет же: и очистила, и перегрызла, и запеленала, и покормила, благо молока уже было вдоволь, – Керридвен впервые за весь разговор улыбнулась. – Знаешь, он такой красивенький получился у меня… я было подумала, вот бы Морвран таким родился.

– И где он, ребёнок?

Керридвен глубоко вздохнула:

– Отнесла его сыну правителя тех земель, где я из Аннуина вышла. Прозвище у этого вледига ещё такое смешное… а, Цаплины Ноги. Почему отнесла? Нетрудно сказать. Глядя на младенца, я поняла, что он, и переродившись, сохранил память прошлого воплощения, – на каких-то несколько мгновений глаза богини наполнились сильнейшей болью. – Не приведи Великая Донн, чтобы ты, дочь, вот так отрывала от себя собственное дитя!.. В общем, я решила, что порознь нам будет лучше. В Аннуине и без него прохвостов хватает. Вон, двое таких как раз здесь, – и она сурово глянула на нас с сестрой. – Теперь перейдем ко второй части майских плясок.

Ни я, ни Гвенддид не поняли значения крайней фразы, но нам от неё стало очень не по себе.

Я был наставлением Керридвен

– Мирддин! Прощайся с сестрой, ты отправляешься в Иверддон.

– Ба?!..

– Надолго. Зим на семь, не меньше. Надеюсь, Курои сделает из тебя человека. А то разболтался ты здесь с мамками да с бабками. Курои слушай, как собственное нутро и даже лучше. Хотя, – она кровожадно усмехнулась (понятно, что наигранно, но мне все равно стало жутковато), – я могу только представить себе, что он сделает с тобой, если ты и на его слова наплюешь… Обращайся к нему не иначе как «величайший» – Курои уж давно главный над всеми верховными друидами. Морвран, отвези своего сорванца к нему. А я, – и она вдруг начала принимать свой прежний облик, – так устала, что не хочу больше ничего, кроме как лечь в постель. Крейри, у тебя осталась та замечательная мазь, которой я тебя когда-то научила. Есть ещё? Вот и славно, разотрёшь меня хорошенько перед сном.

***

Морвран приземлил меня на уютном летнем лугу с ромашками и колокольчиками. Весь путь через Аннуин мы оба молчали. Я, сто раз уже пожалевший о своём поступке, молчал, потому что оробел и не знал, что сказать в своё оправдание, а отец молчал, потому что… не знаю, почему. Когда я слез со спины отца, тот сразу взмыл вверх, опять же не сказав ни слова. Но почти сразу вернулся и перекинулся в человека.