Калейдоскоп

– Дмитрий, ты знаешь, что это добровольная экспедиция? – спросил Окунев, – Ты совсем не обязан идти.

Фраза из текста обязательного протокола, не больше. Эти же слова были сказаны остальным шестерым, но все равно они пошли. Пойдет и седьмой, Павел в этом нисколько не сомневался. Но в душе его вдруг шевельнулась смутная надежда, что Сорокин откажется.

– А когда выходить, шеф? – спросил Дмитрий.

Прежде Окунев воспринял бы такой ответ с тайной гордостью. Прежде, но не теперь. Он насупился.

– Ориентируйся на один час. Я позову.

Парень спокойно ждал.

– Ты прекрасно знаешь и без меня, что мы проводили уже шестерых, и никто не вернулся, – продолжал Павел, – Но нам нужно, чтобы ты так не поступил. Никаких героических спасательных операций. Нам нужно одно, самое главное, – чтобы ты, Дима, вернулся, и доказал, что человек может жить в обличье этого подземного существа. Дойдёшь до первой вешки, не дальше, и сразу возвращайся. Никакого риска. Никаких исследований. Сразу обратно.

Сорокин кивнул:

– Я понимаю.

– У пульта управления физиоконвертера будет Амалия Сергеевна Петренко. Ты явно слышал о ней. Тут тебе опасаться нечего. Преобразование все перенесли благополучно. Вышли из аппарата в безупречном состоянии. Мы передаем тебя в руки квалифицированного специалиста. Амалия Сергеевна – лучший оператор конвертеров во всём мире. Она работала почти во всех экспедициях подобного профиля. Поэтому ее и назначили к нам.

Дмитрий улыбнулся женщине, и Окунев прочел на её лице какое-то неясное чувство – то ли жалость, то ли гнев, а может быть, просто страх. Но это выражение тотчас исчезло, и она ответила юноше, который стоял перед столом, ясной улыбкой – типичной для неё чопорной улыбкой, как будто ей было противно это делать.

– Жду с нетерпением своего преобразования, – сказал молодой человек.

Сказал весело, с задором, словно речь шла о каком-то развлечении.

Но потехой тут и не пахло.

Дело было очень серьёзное, серьёзнее некуда. От этих опытов зависело будущее деятельности человека здесь, под землёй, в самом чреве Каверны. Если они увенчаются успехом, станут доступными ресурсы этой бездонной кладовой. Человек подчинит себе Каверну, подобно тому, как он уже подчинил себе всё вокруг, даже гравитацию. Если же опыты закончатся неудачей…

Если они провалятся, человек и впредь будет обременен и скован чудовищным давлением, огромной силой тяготения, предельно чуждой химией. Он так и останется, пленником построенных механорами ангаров, не сможет сам шагать в этих гиблых местах, видеть всё своими глазами, будет полностью зависеть от видеокамер и громоздких вездеходов, неуклюжих инструментов и механизмов или не менее неуклюжих механоров.

Потому что без средств защиты, в своем естественном облике человек здесь будет тотчас раздавлен колоссальным давлением в несколько миллионов килограмм на квадратный метр – давлением, рядом с которым дно земного океана покажется вакуумом.

Даже самые прочные сплавы, изобретенные человеком, не выдерживали давления в Каверне, и непрерывно хлещущих щелочных ливней. Они либо крошились и шелушились, либо превращались в ручейки и лужицы солей аммония. Только особая обработка металла, перестройка электронной структуры позволяли ему выдерживать вес слоя бушующих едких газов атмосферы жуткого подземелья. И даже после такой обработки его ещё надо было покрывать кварцевой плёнкой против все разъедающих аммониевых дождей.

Из подвального этажа доносился гул двигателей, которые работали непрерывно, не умолкая ни на миг. Так положено, ведь если они встанут, подача энергии на металлические стены ангара прекратится, исчезнет защитное поле, а это конец.

Снова под столом проснулся Ворила, и почесался, стуча об пол ногой.

– Что-нибудь ещё? – спросил Дмитрий.

Окунев покачал головой:

– Может быть, у тебя есть какое-нибудь желание, может быть… Он чуть не сказал «напиши письмо», но, слава богу, вовремя спохватился.

Молодой человек поглядел на часы.

– Так, значит, в течение часа, — сказал он.

Повернулся и вышел.

Окунев знал, что Петренко смотрит на него. Не желая встречаться с ней взглядом, он принялся листать бумаги.

– И до каких пор это будет продолжаться? – спросила Амалия, выговаривая слова по слогам.

Он нехотя повернулся и посмотрел на неё. Прямые тонкие губы и гладкая, – чуть ли не глаже обычной, – прическа придавали ее лицу странное, даже пугающее сходство с посмертной маской.

Стараясь не придавать словам эмоциональности, Павел сухо ответил:

– До тех пор, пока это будет необходимо, – Он старался говорить спокойно и бесстрастно, – Пока есть хоть какая-то надежда.

– Вы собираетесь и дальше приговаривать их к смерти, – сказала она, – Собираетесь снова и снова посылать их на неравный бой с Каверной. А сами будете сидеть тут в полной безопасности.