Калейдоскоп

Виктор повернул лицо к освежающему ветерку:

«А может быть в этом учении ничего такого и нет, – попытался он утешить себя, – Иначе модификанты непременно пустили бы его в ход. Или – кто знает? – эти уроды нам просто голову морочат, а на самом деле не лучше нашего разобрались?»

Тихий металлический кашель заставил Раскина поднять глаза. На крыльце стоял маленький серый механор.

– Вызов, хозяин, – доложил он, – Вы его ждали.

Виктор поднялся с лавочки, и поспешил в кабинет. Добравшись, сел в кресло, и машинально выровнял лежавшие на столешнице шесть листов из трактата Серемара, только после этого нажал кнопку видеосвязи.

Глава 4

Глава 4

На экране возникло лицо Дядюшки – старая, теперь уже уродливая, архаичная модель. Никакого сравнения с гладкими, будто живыми лицами, с которыми щеголяют механоры новейших конструкций.

– Простите, что беспокою вас, хозяин, – сказал Бэмс, – Я бы не сделал этого, но случилось нечто из ряда вон выходящее. Пришел Федька и просит разрешения воспользоваться видеофоном усадьбы, чтобы связаться с вами. А в чем дело, не говорит. Дескать, просто захотелось побеседовать с давним соседом.

– Разреши, я поговорю с ним, – сказал Раскин.

– Но я никак не могу понять его поведения, хозяин, – не умолкал Дядюшка, – Пришёл и больше часа переливал из пустого в порожнее, прежде чем попросил соединить с вами. С вашего позволения, хозяин, но мне это совсем не нравится, и более того – кажется очень странным.

– Понятно, – ответил Виктор, – Он вообще со странностями, этот Федька. Соединяй.

Лицо Дядюшки исчезло, его сменило другое – лицо Федьки. Волевые черты, морщинистая, обветренная кожа, серо-голубые живые глаза, серебрящиеся на висках волосы. Улыбнувшись, он спросил:

– Как в Синеграде погода?

Раскин покачал головой:

– Ты из-за этого появился? Хочешь узнать, какая тут погода? Мог бы прогноз посмотреть. Нынче на каждый час публикуют, и в любой точке мира.

Федька криво усмехнулся:

– Бэмс мне не доверяет, Виктор, – сказал модификант с затаённой усмешкой, от которой Раскина всегда коробило.

– Коли на то пошло, я тебе тоже не доверяю, – отрубил он.

Мужчина прищелкнул языком:

– Да ладно, Виктор, разве мы вам хоть когда-нибудь чем-нибудь досадили? Хоть один из нас? Вы следите за нами, нервничаете, покоя не знаете, а ведь мы вам не сделали ничего дурного. Столько енотов к нам приставили, что мы на каждом шагу на них натыкаемся, завели дела на нас, изучаете, обсуждаете, разбираете – как только самим не тошно!

– Да, мы про вас всё знаем, – сурово произнес Раскин, – Знаем больше, чем вы сами. Знаем, сколько вас, и каждого в отдельности держим на примете. Хотите услышать, чем любой из вас был занят по минутам за последние сто лет? Спросите, мы вам скажем.

– А мы всё это время печёмся о вас, – ответил модификант елейным голоском, – Все прикидываем, как бы вам со временем помочь.

– За чем же дело стало? – огрызнулся Виктор, – Мы с самого начала были готовы сотрудничать. Даже после того, как ты украл у Согдеева записки Серемара…

– Украл? Честное слово, тут какое-то недоразумение. Я только взял их, чтобы поработать. Что, у вас ещё копий не осталось? И скажу тебе – этот мохнорылый кормыш там такого нагородил…

– Уверен, вам и двух дней не понадобилось, чтобы разобраться, – отпарировал Раскин, – Что же вы тянули так долго? Приди вы к нам с ответом, сразу было бы ясно, что вы хотите сотрудничать, и шли бы мы дальше вместе. Мы отозвали бы енотов, признали бы вас.

– Очень смешно, – сказал Федька, – Как будто нас когда-нибудь волновало ваше признание.

И Виктор услышал смех – смех человека, который ни в ком не нуждается, для которого все потуги человеческого общества – уморительный анекдот. Который идет по жизни в одиночку и вполне этим доволен. Которой считает род людской смешным и, возможно, чуть-чуть опасным, но именно это делает его еще смешнее. Который не испытывает потребности в братстве людей, отвергает его как нечто предельно трогательное и провинциальное, вроде клубов болельщиков двадцатого века.

– Ладно, – жёстко произнес Раскин, – Если вас больше устраивают такие отношения – пожалуйста. Я надеялся, что вы предложите какую-нибудь сделку, надеялся на примирение. Мы недовольны теперешними отношениями. Мы за то, чтобы изменить их. Дело за вами.

– Погоди, Виктор, – остановил его модификант, – не психуй. Я думал, тебе будет интересно узнать, в чем же соль учения Серемара. О нем теперь, почитай, что забыли, а ведь было время, весь мир бурлил.

– Хорошо, рассказывай, – сказал Раскин с явным недоверием в голосе.

– Тогда следи за словами. Вы, люди – одинокое племя, – начал модификант, – Никто из вас по-настоящему не знает своих собратьев. Не знает потому, что между вами нет нужного взаимопонимания. Конечно, у вас есть дружба, но дружба эта основана всецело на эмоциях, а не на глубоком взаимопонимании. Да, вы можете ладить между собой. Но опять же за счёт терпимости, а не за счёт понимания. Вы умеете согласованно решать проблемы, но что это за соглашения – кто посильнее духом, подавляет того, кто послабее. Верно? Ты понимаешь меня?