Калейдоскоп

Когда кулак был ещё совсем маленьким, он произвольно сжимался и разжимался, не вкладывая в это абсолютно никакого смысла. Но вскоре уже стал сжиматься от обиды или злости, а разжиматься – чтобы что-нибудь ухватить. Со временем кулак нашёл себе новое применение: он научился стучать, сначала по мягкому, а потом и по твёрдому. И ему это понравилось, особенно когда попадалась физиономия или другая незащищённая часть тела; он даже стал специально подыскивать интересующие его объекты. Неизвестно, сколько бы продолжалось сие безобразие, если бы кулак не встретился с крепкой челюстью, в результате чего его надолго упрятали в гипс. А после лечения он стал каким-то вялым и безынициативным, сжимаясь чаще от холода, чем от жажды новых приключений. Теперь он в бессильной ярости в основном стучал по столу. И достучался до болезни суставов, которая мешала его нормальному формированию в самые важные моменты. Говорят, что история повторяется дважды. Эту незамысловатую истину кулак прочувствовал на собственной шкуре в полной мере, когда понял, что опять сжимается и разжимается произвольно и совершенно бессмысленно.

Графин

Графин прочно стоял на подносе рядом с двумя стаканами. Ему импонировало, что за ним ухаживают, следят, чтобы вода в нём не убывала. Но вот то, что горло ему постоянно и крепко сдавливают, совсем не нравилось графину. Да и упал он как-то, больно ударившись об пол, хорошо ещё не покалечился. Потом графин переместился в шкаф, поначалу даже не поняв, за что его отправили в ссылку. Только много позже заметил странный булькающий прибор, называемый кулером. Графин скучал, нервничал, ему оставалось только наблюдать за бурной общественной жизнью, в которой раньше он принимал живое и самое непосредственное участие. И он вспоминал, как помогал утешать, лечить, бороться с похмельем и остужать жаркие споры, и тяготился своей ненужностью и бесполезностью. Какой же восторг испытал графин, когда однажды его прямо таки выхватили из шкафа и с размаху опустили на чью-то голову! От переизбытка чувств и осознания своей значимости он разлетелся на множество мелких сияющих кусочков, в последний раз послужив настоящему делу.

Носок

Один носок заболел эгоцентризмом. Ему надоело быть просто парным предметом туалета, не имеющим своей яркой индивидуальности, его раздражал инфантильный собрат и бесило наплевательское отношение окружающих. К тому же ему не нравились волосатые мужские ноги и туфли из искусственной кожи. Постепенно в нём просыпалось чувство собственного достоинства, он стал стесняться микроскопических дырочек, неприятного запаха, неряшливых пятен и, опять же, несносного напарника, грязного и субтильного. Тогда носок начал прятаться, теряться, куда-то проваливаться, ну а как ещё он мог бороться за свои права и свободы?! Но, скажите пожалуйста, кому может понравиться постоянное отсутствие второго носка, да ещё и очевидные различия между двумя вроде бы одинаковыми атрибутами одежды? Поэтому однажды утром незадачливая пара вместо бельевой корзины прямиком отправилась в мусорное ведро. «Вот так непомерная гордыня приводит к ухудшению качества и уменьшению продолжительности жизни», – с тоской констатировал носок, прозябая на вонючей городской свалке.

Пресс

Надоело прессу всех давить, плющить, ломоть, короче, прессовать. И он решил, что, воздействуя на сознание, можно добиваться вполне приемлемых результатов. С этого момента пресс стал всех агитировать попробовать новую методику, но никто почему-то добровольно не соглашался под него ложиться. Пришлось для затравки прибегнуть к физическому насилию. Затащив на станину первую попавшуюся деталь, пресс принялся её уговаривать, увещевать и убеждать, но та никак не соглашалась самопроизвольно видоизменяться. Уж пресс и так старался, и этак, измучился весь, вспотел, покраснел от натуги, но всё бестолку. И тогда он, совершенно обессиленный, не удержался и со всей дури грохнулся вниз. Только деталь и видели. А ведь всё могло бы совсем иначе закончиться.

Автомобиль