Калейдоскоп юности

– И это – всё, что ты можешь сказать своей девушке на прощание? – поддела его я.

– Ц! Вот ведь… – я и сделать ничего не успела, как парень в одну секунду оказался вплотную ко мне, обнял меня за плечи и притянул к себе. И наши губы соприкоснулись. «Это ведь мой первый…» Я даже не знала, что делать в такой момент. Стоя посреди улицы в подвешенном состоянии, я едва сориентировалась. «Ах так, вредный хитрюга!» К своему удивлению, я поняла, что не хочу прекращать это. Наоборот, во мне разгорелось желание подразнить Эрнста, и я не дала ему разорвать поцелуй, взяв его голову в свои ладони. Вместо этого я стала дразнить его, настаивая на продолжении. И он принял мои условия.

И только звонок мобильного в моём кармане заставил нас прекратить и отпустить друг друга. Я ответила маме, что уже еду домой, чтобы она не волновалась, и посмотрела на юношу. Мы стали смеяться от нашей шалости.

– Напиши, как доберёшься до дома, – попросил он строгим тоном, когда смех прошёл. – Ладно?

– Хорошо. Я думаю, всё будет в порядке.

– На всякий случай. Мне так спокойнее.

– Спасибо тебе за сегодня.

– И тебе. Я… – тут слова замерли у меня комом в горле. «Могу ли я это сказать ему? Я уже хочу сказать эту заветную фразу, но могу ли?»

– Я люблю тебя, – он опередил меня в этом.

– И я тебя, – мне стало немного грустно, что не я первая сказала ему.

– Не унывай, – подбодрил он меня.

– Доброй ночи тебе, Эрнст-кун.

– Доброй ночи, Макото-тян.

Как бы мне не хотелось остаться с ним ещё немного, но надо было ехать. Сев на Веспу, я дала газу несколько раз, и сорвалась с места в вечернюю тьму. На сердце у меня, наверное, пели птицы. Этот день, день летнего фестиваля во втором классе старшей школы я запомню на долго. Моему счастью не было предела и мне казалось, что я не усну сегодня до самого утра.

Мицугу Кизоку

– Я боюсь за тебя, – осторожно произнёс я, глядя на Эрику в темноте. – Может быть, останешься у меня сегодня? Он успокоится, и можно будет мирно всё обсудить.

– Нет, – Эрика лишь мотнула головой. – Так будет только тяжелее. Он будет ещё больше орать и ругаться.

– Милая Эрика… – только и смог сказать я, чувствуя всё своё бессилие и неспособность защитить любимого человека. Но я и сам прекрасно понимал, что все мои действия сейчас сделают только хуже. Гутесхертц-сан точно не отпустит сегодняшнюю встречу просто так. И любое моё вмешательство сделает только хуже. Сейчас я должен смириться и отступить, чтобы не натворить бОльших проблем.

Мы шли с Эрикой по улице и почти не разговаривали. Она понемногу успокоилась, видимо, готовясь к встрече с родителями. Она смотрела себе под ноги и лишь иногда мотала головой, словно отгоняя тяжёлые мысли. А я держал её за руку, пытаясь передать хоть частичку своей теплоты. Она точно понимает, что я чувствую. И она знает, как я её люблю. И никогда не оставлю.

В какой-то момент нашего пути она прижалась ко мне плечом, взяв меня под руку. «Милая, милая Эрика. Пожалуйста, только дождись меня. Я обязательно что-то придумаю, я смогу. Только не угасай. Только не отпускай меня…» Я хотел сказать ей это прямо сейчас. Хотел, чтобы она услышала голос моей души.

На улице было уже темно, вдоль дороги сияли бледные огоньки фонарей. Редкие машины проносились мимо, разрывая покой ночного города. Где-то в стороне трещали цикады. Я вспоминал события этого дня, словно это было давным-давно. Как я шёл в школу, как увидел Эрику за столом в клубе, и сердце невольно наполнилось теплом. Раньше там сидел я, а теперь она. И стихи Шиллера, напечатанные на двух языках в сборнике. И сердце кольнули воспоминания о наших общих школьных днях, которые мы проводили вместе. Наверное, даже втроём, потому что Эрнст тоже всегда был где-то рядом. Этот забавный мальчишка, чьи блюда я сегодня ел. Неужели нашлось что-то, что смогло его изменить? Кто это был? Неужели маленькая Хироши-тян? Когда-то мне казалось, что нас всегда будет трое в нашем маленьком клубе. Я с Эрикой и ворчливый, мрачный Эрнст. Но я закончил школу, в тот последний день, в кабинете, залитом закатными лучами я и Эрика. Она читала японские сказки. И казалось, что для нас всё закончилось. Но, на самом деле, в тот багровый закат всё только начиналось. Как это было у Шиллера?

« Бог лучезарный, спустись! жаждут долины

Вновь освежиться росой, люди томятся,

Медлят усталые кони,-

Спустись в золотой колеснице!

Кто, посмотри, там манит из светлого моря

Милой улыбкой тебя! узнало ли сердце?

Кони помчались быстрее:

Манит Фетида тебя.

Быстро в объятия к ней, вожжи покинув,

Спрянул возничий; Эрот держит за уздцы;

Будто вкопаны, кони

Пьют прохладную влагу.

Ночь по своду небес, прохладою вея,

Легкой стопою идет с подругой-любовью.

Люди, покойтесь, любите:

Феб влюбленный почил…»