Календарь

— Пожалуй, она права, — согласилась Василиса, — впредь артефакты рассматривать только в штабе или, если в том есть необходимость, на следующем этаже.

— "Как обстановка на этаже", — обратилась она уже к разведчице.

— "Нормальная, я уже на подзарядке, — отвечала та, — здесь небольшие непонятки с видом из окна".

— Ян, что там у тебя за вид из окна? — спросила Василиса.

— Ты же была там, и бельишко сушила, — с долей иронии ответил тот.

— "Тебя смутили натянутые верёвки".

— "Да нет. Синицы, которые сидят на них. Они по очереди ломятся внутрь помещения, цепляются за раму и долбят её клювом".

Глава 19

Яна устроилась читать на больничной кровати по-домашнему, подмяв под себя подушку, и болтая поднятыми ногами, знакомство с электронным текстом неизвестного писателя об императоре Августе привело её в состояние ажиотажа, ей не терпелась сравнить свои знания в этом вопросе с новой трактовкой лиц, удерживающих её в этом заведении. Она не представляла, что ей это даст в оздоровительном плане и как отразится на её дальнейшей судьбе, ей просто было интересно.

"Северная Италия, конец октября 9317 года".

"Уже интересно, — усмехнулась она про себя, — потом с датой разберёмся".

"В первый день декады накануне ноябрьский календ, в год консульства Пансы и Гирция, гибель которых сделала суффектами Октавиана и Квинта Педия, молодой консул Гай Юлий Цезарь Октавиан разбил лагерь своего войска в долине речушки, впадающей в Рено, близ города Банонии.

Когда ставили палатку Октавиана, над лагерем в небе, чистом и свободном от осенних туч, что являлось редкостью в сезон дождей, парил орёл. Хороший солнечный день принёс тепло, и большая часть воинов не пряталась внутри палаток, потому и стала свидетелем удивительного события. Орёл спикировал и уселся на шпиле палатки Октавиана, откуда не возьмись, молодую птицу атаковали два огромных ворона, но были повергнуты им.

"Хороший знак, — пронеслась молва в войсках, — к добру, двум старым воронам не удастся одолеть молодого орла". В канун предстоящих переговоров это могло стать счастливым предзнаменованием для молодого консула, особенно когда в роли вестников выступали птицы.

Октавиан с другом и советником Гай Меценатом дожидался прибытия Марка Антония и Марка Лепида, чтобы, вступив с ними в переговоры: наказать убийц Цезаря и покончить с гражданской войной в республике.

— Неплохо было бы спросить оракула, что в точности означает сей знак, — не удержался от комментария к птичьей битве и сам Октавиан, — так, где его возьмёшь.

— Не скажи, в окрестностях Баноньи, есть именье отставной весталки, она после службы богам, по доброй воле ещё лет пять прислуживала в Тибуре прорицательнице Альбунеи, можешь послать за ней с подарками, — посоветовал Меценат.

— Чем она знаменита и что может сказать?

— Говорят, у неё есть книга, которую она сама написала, живя бок обок с прорицательницей, теперь у местной знати пользуется популярностью, без её советов шаг ступить боятся.

— А что, вот центуриона Карнелия и пошлю, у него трудные миссии становятся успешными, — заразился идеей друга Октавиан.

После обеда, когда осенний воздух прогрелся почти до летнего, и стало жарко, что непривычно для здешних мест, Октавиана, дремавшего на походном топчане, разбудила шумная суета у палатки. Вспотевший слегка он поднялся и позвал слугу, чтобы умыться и освежить лицо.

— Келад, — обратился он к вольноотпущенному, — что там за шум?

— Какая-то местная знатная дама, сейчас беседует с Гаем Меценатом.

В этот момент в палатку вошёл Меценат. Он оповестил Октавиана:

— Весталка прибыла, звать?

— Как выглядит?

— Прилично.

— Тогда подожди, приведём себя в порядок.

Он посмотрел на Мецената, тот по-летнему был в белой тунике с тонкой пурпурной полосой по краям.

— Пожалуй, это не официальный приём, тога не к чему, останусь и я в тунике, — вслух рассудил Октавиан.

Его белая туника с широкой пурпурной полосой уже говорила, что он принадлежит к когорте высших магистратов.

— Позови Ликина, пусть накроет стол, фрукты, вино, — распорядился Октавий, передавая полотенце слуге.

Через несколько минут в сопровождении Гая Мецената и девушки-служанки, молодой гречанки, вошла нарядная миловидная женщина приблизительно сорока пяти лет. Служанка не была рабыней и её одеяние, белая палла из тонкой овечьей шерсти поверх длинной тоги, покрывающая голову своим краем, говорило об этом.

— Цецилия Амата Корнелла, — представил её Октавиану Меценат.

— Рад видеть благородную женщину, — вышел навстречу со словами приветствия Октавий, — жаль, походные условия не позволяют устроить более пышный приём для столь знатной особы.

Цецилия поклонилась консулу и ответила:

— Долгая служба в храме Весты приучила меня к суровому стилю, что никоим образом не омрачит лицезрение сына и приемника великого Цезаря.

Октавиан, не стесняясь, стал рассматривать женщину и подошёл ближе.