Календарь Морзе

Славик заржал и откинулся на спинку стула.

– А пока ученые не готовы наладить серийное производство мудакометров, – продолжил он почти серьезно, – всякое избирательное право должно быть, разумеется, заморожено. Иначе нами будут вечно править мудаки.

– В твоей картине, Слава, – сказал я, усаживаясь на свободный стул, – будет вечный вакуум власти. Мудаков ты не пустишь, а нормальные люди сами не пойдут. Что им там делать, нормальным-то?

– О, здравствуйте, Антон, – поприветствовал меня Пурсон. – Рад вас видеть.

– Этот балабол вас уже так достал?

– Ну что вы, просто он не любит говорить о политике всерьез.

– Знаете анекдот про «Приходишь на пляж – а там станки, станки»? Это про меня и разговоры о политике, – фыркнул Славик.

– Так ты вроде уже безработный?

– Ага, щаз! И двух часов на свободе не погулял. Так что перед тобой, Антоха, новый пресс-секретарь администрации! Отмечаем вот… – Он взмахнул стаканом, звякнул лед.

– Тише, там Менделев сейчас будет выступать, – шикнул на него Пурсон.

Осветилась небольшая сцена со стоящим на ней стулом. В круг света вышел Мартын, сел, взял гитару и заиграл Give It Away [58] в стилизованном под приджазованный поп шестидесятых кавере, переплетая с темой из фильма «Остин Пауэрс: Голдмембер». Вышло неожиданно и забавно. Девушка проявилась как всегда незаметно – просто в какой-то момент я осознал, что она есть, – в откровенном костюмчике ретро-поп-дивы: короткая кожаная юбчонка с рискованным разрезом, канареечно-желтый пиджак с длинным острым воротником, под ним только серебристый шелковый бюстгальтер. На ногах – высокие, выше колена, блестящие сапоги на платформе. В руках у нее оказался сияющий золотом тромбон, в проигрышах она выводила на нем басовитое «ту-ту-тутум», но больше танцевала «в стиле Остина Пауэрса», совершая откровенные движения тазом и бедрами. В какой-то момент она вдруг остановилась, опустила тромбон и запела:

…Lucky me swimmin’ in my ability
Dancin’ down on life with agility
Come and drink it up from my fertility
Blessed with a bucket of lucky mobility…[59]

Никогда не видел, чтобы женское альтер эго Менделева пела! У нее оказалось глубокое, сильное, чуть хрипловатое контральто, хотя от такой изящной девушки ожидаешь скорее сопрано. Пропев один куплет – этот текст довольно неожиданно прозвучал женским вокалом, – она снова взялась за тромбон. Но вот чудо – когда песня закончилась и Менделев взял короткую паузу, она не исчезла, как раньше, а встала у него за плечом и устроила забавную пантомиму «Я тут, а этот придурок меня не видит» – то приставляя ему рожки, то сооружая из ладошек уши-лопухи, то делая вид, что дергает за нос. Мартын снова взялся за гитару, заиграл какой-то сложный свинг, и она, посерьезнев, встала в стороне – уже в коротком черном с блестками платье в обтяжку и с кларнетом.

Менделев отыграл программу, встал, поклонился, и она, взмахнув длинными черными волосами, поклонилась вместе с ним. Только когда музыкант пошел со сцены прочь, девушка куда-то делась. В зал он уже спустился один.

Мартын подошел к нам поздороваться, но я не стал рассказывать ему о странностях поведения его воображаемой аккомпаниаторши – из суеверного опасения спугнуть. С одной стороны, мне хотелось, чтобы они когда-нибудь встретились, с другой – я вовсе не был уверен, что это будет хорошо. Если верить литературе, встречи с доппельгангером мало кому принесли удачу.

– Антон, можно с вами поговорить? – неожиданно спросил Пурсон.

– Так вот же я, говорите.

– Нет, давайте отойдем куда-нибудь, где потише.

– Вы курите? – спросил я. – Можем выйти в курительный салон.

– Не курю, но ничего страшного, дым мне не мешает.

Мы пошли в курилку, оставив Славика накачиваться в одиночестве. Ничего, скоро начнется стриптиз и ему не дадут заскучать. По дороге я сделал крюк к стойке бара, поздоровался с Адамом и прихватил стакан виски со льдом. Что это я тут один, как дурак, трезвый?

Курительный салон в «Поручике» удобный, с бархатными диванами, низкими деревянными столами, тусклым теплым светом и даже камином – правда, электрическим, на лампочках. Но уютно, ничего не скажешь. Кажется, в рамках мэрской борьбы с курением он оказался вне закона, но до сих пор как-то обходилось, а теперь и вовсе – где тот мэр?

– Антон, – сказал Пурсон, когда мы уселись в низкие кресла и я, поставив на столик стакан, с удовольствием закурил, – говорят, вы видели Рыбака…

– Я видел мужика с удочкой, – уточнил я.

– У него нет двух пальцев, и он отпускает рыбу, – утвердительно сказал краевед.

Я кивнул и отхлебнул из стакана.

– Что он сказал вам? – Пурсон подался вперед, глаза его горели нездоровым азартом.

– Ничего особенного, – припомнил я разговор, – так, всякую ерунду насчет того, что все должно идти, как идет, а то хуже будет. Как по мне, не очень-то убедительно. А кто он такой-то?

– Местная легенда, – Дмитрий кусал губы в досаде. – Ну почему он встретился именно вам, такому… Ой, простите.