Календарь Морзе

– Ничего удивительного. Сотрясение! Это помимо смещенных осколочных переломов костей предплечий на обеих руках и двух сломанных ребер.

И ребра? Значит, еще и ногами пинали…

– Но у меня ничего не болит.

– Скажите спасибо таланту этой девушки, – Шалый показал куда-то в сторону, я попытался повернуть голову, но не преуспел.

– Привет, Антон! Помните меня?

Павликова пассия, как бишь ее?.. Что-то пошлое такое… Сонечка? Манечка? Ах, ну да, Оленька же.

– Оленька… – сказал я с трудом.

– Ой, Антон, помните! Это прекрасно, это хороший признак! А у меня, представляете, талант открылся!

Если верить профессору, скоро талантами будут блистать даже коровы на ферме Председателя.

– …Павлик пришел сегодня с синяком на лице, – продолжала щебетать Оленька. – Он не подавал виду, но так страдал, так страдал! Ему было больно, моему Павлику! Он такой брутальный, настоящий герой – представляю, как досталось тем, кто на него напал! – но мужчины так плохо переносят боль! Я вдруг почувствовала, что могу ее просто убрать! И поняла – вот мое настоящее призвание! Когда Павлик сказал, что вы в больнице, Антон, я увидела – вот мой шанс! Меня не пропускали, но я сказала, что я ваш близкий друг, и меня пустили, и я сняла боль, и все поняли…

Господи, она заткнется когда-нибудь? Я благодарен за анестезию, но как же много она говорит!

– …Павлик теперь называет меня «мой нар-котик». Ну, вы поняли? Нар-котик! – Оленька хохотала жизнерадостно и задорно, как гиена над трупом.

– Где Анюта? – спросил я.

Странно, что ее нет, это не в ее стиле.

– Ой, я не знаю, Антон! Мы с Павликом не смогли ее найти, представляете! Она не читает сообщения в мессенджере, ее телефона нет в сети. Павлик обещал что-то такое придумать техническое, но я не поняла… Вы не волнуйтесь, он гений, мой Павлик!

М-да, неприятности по одной не ходят…

Я пошевелил чем мог, чтобы понять степень своей мобильности, – руки оказались закованы в сложные аппараты из железок и гипса, на ребрах давящая повязка, на голове тоже что-то, но, что именно, я не вижу, а пощупать нечем. Мне теперь без посторонней помощи и не поссать, так себе из меня спасатель.

– Оленька, а не знаете, где мои вещи?

– А вам зачем? Ладно, ладно, сейчас выясню у кого-нибудь… – и убежала.

Боже, как хорошо в тишине!

Вскоре снова пришел доктор Шалый, обнадежил, что с головой у меня все в порядке, томограмма показала, что череп цел, ушиб поверхностный, а сотрясение легкое.

– Константин Евгеньевич, а это, вообще, надолго? – Я приподнял над кроватью свои превратившиеся в произведения авангардного искусства конечности.

– Не знаю, Антон, – вздохнул врач. – Раньше я бы уверенно сказал, что пару месяцев ковырять в носу вам не придется, но теперь…

– А что теперь?

– Странные вещи творятся. У меня лежит раковая больная в терминальной стадии, уже на ИВЛ, жизненные функции угасают. Я уверенно сказал бы, что и суток не протянет, – но каждое утро она как будто возвращается на сутки назад. Это бесконечная агония, которой не пожелаешь врагу, но она живет. Есть пациент в сердечном кризе, который к вечеру купируем препаратами, а утром он начинается снова.

– Вы хотите сказать…

– Не знаю, – ответил доктор Шалый, – один пациент поступил вечером с сильнейшим инсультом, паралич половины тела, угнетена мозговая активность, отказывает дыхательный центр… А после полуночи он был совершенно здоров, никаких последствий…

– И от чего это зависит?

– Никто не знает. Иногда – нормально, иногда – вот так. Единственное, что мы вывели эмпирически, – все изменения происходят строго в полночь, при отсутствии наблюдения. Теперь мы на всякий случай в это время собираемся на дежурную пятиминутку, оставляя больных в одиночестве. Но результат непредсказуем. Единственное, что мне в этом нравится, – ни один пациент с тех пор не умер.

– А сколько сейчас времени? – догадался наконец спросить я.

– Девять вечера, – сказал врач, посмотрев на наручные часы. – Лежите отдыхайте.

После его ухода вернулась Оленька, разыскавшая где-то в недрах больничных каптерок мою одежду. Телефона, как и следовало ожидать, не было, кошелька тоже, но визитка Вассагова в кармане сохранилась.

– Оленька, не могли бы вы позвонить по этому номеру и дать мне трубку?

Вассагов приехал примерно через час, в течение которого я молча проклинал Оленьку. Мало того что она непрерывно трындела, так мне еще и утку попросить при ней было неловко. Безопасник вошел в положение, выставил барышню и вызвал санитарку.

Чертовски унизительная процедура, скажу я вам.

– Надеюсь, Антон, вы меня позвали не потому, что вам захотелось пописать?

– Не только, Александр Анатольевич. Я знаю, кто это сделал.

– Так напишите… Ах, ну да. Продиктуйте, что ли, заявление в полицию. Уличная драка – это по их ведомству…

– Это «Братство Рыбака», я узнал одного по голосу.

– Так это вас пресловутым куканом отоварили? – засмеялся Вассагов. – Ну и ну.

– Их нанял Фораскин, но это дело десятое, я не поэтому вас позвал. Анюта пропала.

– Анна Трубная? – заинтересовался безопасник. – Ну, я бы сказал, неудивительно.

– В смысле?