Календаристы

62-е февраля

В войне с февралем я стал запасливым и предусмотрительным: у меня три обогревателя. Два работают всегда, а третий на подстраховке, включается в бой за тепло, только когда два не справляются или один перегорел. Однажды, когда у меня еще было всего два обогревателя, один из них вышел из строя одновременно с тем, как я заснул. Через несколько часов я проснулся от жуткого холода и выяснил причину, но исправить еще ничего не мог – магазины домашних приборов не работают круглосуточно, и мне пришлось мерзнуть до самого утра. Как же я ненавидел свои часы в ту ночь! Я подозревал их в сговоре с февралем, так медленно они передвигали свои черные стрелки по белому циферблату, словно мимы, передразнивающие туриста, притормозившего с задумчивым ртом перед витриной магазина, который все равно, как ни прикидывай, окажется не по карману. Закутавшись в одеяло у окна, я проверял время по солнцу, совсем забыв о том, что оно жадный предатель. Призраки моих надежд нагоняли на меня тоску до самого утра. С тех пор я не даю февралю шансов повторить подобную вредность. Я подготовлен и уже не так самонадеян, как в первые дни, но проблема в том, что к февральскому холоду привыкнуть нельзя. Февраль все время играет со мной, меняя правила при каждом удобном случае. А я, безусловно, проигрываю: сначала разгромно, теперь доблестным упорством почти вытягиваю ничью, но все равно отступаю. Сегодня холодно, завтра будет холоднее, послезавтра мороз будет сушить мне глаза, как только я выберусь (зачем только?) из-под одеяла, а потом… потом февраль начнет водить меня за нос намеками на скорое прощание, но, как только я расстегну верхнюю пуговицу на своем пуховике, тут же запрыгнет мне за пазуху и начнет колотить в грудь, сбивая с ритма сердце. К этому нельзя привыкнуть, поэтому все мои мысли всегда о холоде, иногда я отвлекаюсь от них, пишу, просто чтобы не забыть, как мыслит нормальный человек. Помогает ненадолго, помогает не всегда. Порой я чувствую, как посланный февралем холодок раньше времени связывает мне руки, и тогда стараюсь написать как можно больше, хоть что-нибудь. Научиться писать в перчатках у меня не вышло, поэтому приходится бросаться с головой в судьбу и надеяться на ее милосердие. Поэтому мне нужно три обогревателя – не меньше! Правда, мне кажется, что, несмотря на мои частые визиты в магазин техники, мне там не слишком рады, хотя я тщательно готовлюсь к выходу в свет и стараюсь на людях не проявлять симптомы моего состояния: от холода трясущиеся руки, мелко дергающаяся челюсть, будто я на грани нервного срыва. Даже шапку стараюсь сдвинуть как можно дальше на затылок, мол, она у меня на голове не для тепла, а чтобы немного приукрасить свой заурядный внешний вид. И чем больше я оставляю денег в том магазине, тем более холодными взглядами меня встречают, а провожают такими, перед которыми отвернул бы в сторону даже самый мощный ледокол.

К таким взглядам, как к постоянному, но так и не ставшему незаметным морозу, нельзя привыкнуть. Только в мирке своей квартирки, слишком душном для любого другого человека, я могу… Да что я могу? Отдохнуть? Спрятаться? Ждать, променяв жизнь на терпение? Моя квартира (я избегаю даже называть ее домом) – не моя крепость, она моя камера. Считает ли пленник, что его заточение – это отдых от мира, пустяки, просто курорт не самого высокого пошиба? В любом случае свою точку зрения ему есть с кем обсудить, с сокамерником или с тюремщиком, рискуя, правда, остаться без еды или получить палкой. А я в одиночной камере и сам себе тюремщик, и оба мы друг другу надоели, и только холодно молчим и отворачиваемся, ждем каждый по-своему, когда закончится срок.

63-е февраля

А случается же, что ритмы моей собственной жизни и мира за окном расходятся в мою пользу. Например, когда идет дождь. Я очень люблю такие дни. И поэтому очень ценю их редкость. Вот когда я только встретил ее, летние дни часто были дождливыми, а этим летом все не то, да и не про это сейчас. Так вот, когда идет дождь, все люди куда-то разбегаются и улица перед моим домом становится стальной и пустынной. Может повезти так, что на несколько мгновений (или самый большой выигрыш – несколько минут) на улице не происходит совсем ничего. Дома втянули в себя охающих, чертыхающихся людей, машины застыли слегка непрямо после спешной остановки, кошки разбежались по подвалам, с недоумением фырча. Нет ни звука, кроме звука дождя, ни движения, кроме кругов по лужам. И чем сильнее дождь, тем решительнее и быстрее прячется от него весь мир и сидит по своим укрытиям, дрожит (я воображаю) нервной дрожью оттого, что пришлось прервать все дела, что его обычный ритм был так бесцеремонно нарушен.

64-е февраля