Календарная книга

А пока строгий пожилой человек, наверное, лет тридцати, спросил его:

— Что вы читали, вспомни.

— Да не помню я. Что-то про зеркало.

— А кто это принес? Вспомни, пожалуйста. Ведь ты настоящий толстовец в душе. Ты же был в Муравейном братстве, носил зелёный галстук. Мне сказали, что ты носил Зеленую палочку отряда. Тебя единогласно избрали в молодые толстовцы. У тебя хороший старт, и тут вдруг оказывается, что ты — не наш. Скажи, откуда у вас появились эти бумажки.

Саша бормотал что-то нечленораздельное.

— Да, тебе страшно сейчас, но пойми — это ведь чувство ложного товарищества говорит в тебе. Был бы ты обманщиком, я бы сейчас с тобой не разговаривал. Помнишь, вы в школе проходили про сливы?

Саша помнил.

— Всегда найдется тот, кто сочтет сливы, и тебе будет стыдно. Все будут смеяться, а тебе будет стыдно.

— Да не помню я ничего!

— Давай сделаем так: ты пойдешь домой и подумаешь. А завтра мы с тобой встретимся, не здесь, а где-нибудь в сквере, у памятника Толстому. Нашему с тобой Толстому, понимаешь? И ты всё расскажешь.

Саша, глотая слезы, вышел в школьный коридор.

Он проиграл в какой-то игре, пока он не понимал, в какой. Но то, что проиграл, было понятно.

Вернувшись домой, он позвонил Маше, но ее телефон не отвечал. Позвонил он и Кузе — его мама сказала, что его нет дома. Мама была чем-то очень недовольна.

И вдруг телефон зазвонил сам, Саша даже подпрыгнул от неожиданности.

Это был Лёвушка.

Лёвушка странным голосом сказал ему, что ему, Саше, нужно взять дополнительные задания к экзаменам. Пусть Саша приходит прямо сейчас к нему за этими заданиями, потому что завтра уже нужно начать решать.

Никаких заданий у Лёвушки быть не могло, но стало понятно, что прийти необходимо. Через полчаса он уже звонил вахтеру на входе в помпезный Лёвушкин дом. Лёвушкин отец был большим человеком в Департаменте трудовых коммун.

Поэтому семья жила в одном из огромных зданий в начале Толстовского проспекта — если ехать по нему, никуда не сворачивая, выехать из Москвы, то можно было приехать прямо в Толстой, который раньше назывался Тула. Отец Лёвушки был как раз оттуда. Он приехал в Москву одним из «толстовцев», которых было так много в правительстве. Сама близость по рождению к Ясной Поляне, казалось, двигала этих людей наверх. У Лёвушки была даже своя комната, только увешана была не портретами бородатых русских классиков, как кабинет отца. А волосатыми музыкантами с гитарами.

Но Саша попал не туда, а впервые — в кабинет.

Отец Лёвушки сидел в своем огромном кресле. Кресло было отвернуто от стола, и Саша поразился виду взрослого человека, что был перед ним. Ясно было, что он чем-то взволнован.

Лёвушка примостился на табуреточке, в стороне, будто поставленный в угол, хотя и находился посередине комнаты.

Его отец потёр лысину и начал. Он сказал, что ребята его сильно расстроили. Он не сказал ничего конкретного, но было видно, что он знает всё.

— Значит так, милые. Вы обосрались. Но не вы первые, не вы последние. Правда, лучше б вас поймали на однокласснице.

Саша вздрогнул — взрослые никогда так при нем не говорили. Слышала бы это мама.

— Ругать вас бессмысленно, нужно вытаскивать. Слава труду, я ещё могу что-то сделать. А сделаем мы вот что — если вас вызовут снова (Саша понял, что с Лёвушкой тоже говорили), итак, если вас вызовут снова, то ты, Саша, отдашь им эти глупые листки. Нет, не то, что как-то попало вам в руки, а вот что.

Он взял со стола распечатку — такую же, как та, что они читали вместе. Листки были те, да не совсем — Саша прочитал на первом листке «Критика вульгарной критики».

— У меня надежда на тебя, Саша. Ты мальчик умный, а вот меня Господь наградил сыном-лоботрясом.

Лёвушка при этих словах тяжело вздохнул.

— Но я вам вот что скажу. Нет ничего ценнее детской дружбы. Сейчас, когда вы заканчиваете школу, вы в этом ничего не понимаете. Но потом вы пойдёте по жизни, и ваши друзья когда-нибудь помогут вам, как мои сейчас помогли мне. А может, и утопят. Не стройте иллюзий — вы пока никому не интересны, этим людям нужен я. Вы — только пешки в этой игре. Я, Саша, довольно сильно рискую, потому что доверяюсь тебе. Я сперва думал, что это ты донёс… Но всё же решил доверять тебе. Так что помни — один из вас четверых — предатель, да ты и сам это понимаешь. Не ищи его, не выясняй ничего, и Лёву от этого удержи. Просто помни, что один из вас — доносчик. Где то, что вы читали?

Саша нервно сглотнул и ответил:

— Я сжёг.

— Очень хорошо. Возьми и никому не рассказывай о том, что услышал. Но ведь ты и сам это понимаешь, да?

Саша кивнул, и, спрятав бумаги в портфель, пошел в прихожую. Никто его не провожал.

Он думал о предательстве — Лёву он исключил сразу. Маша была вне подозрений, Кузя был добрый тюфяк и обжора. Оставался он, Саша. Но это был абсурд.

Кто же, кто? И слабым звеном оказывался Кузя. Теперь Саша обнаруживал в Кузе новые неприятные черты. Во-первых, у него были очень жадные родители. У них такие неприятные купеческие замашки… Во-вторых, он приставал к Маше, он её как-то поцеловал, разумеется, насильно. А как он выклянчивал оценки! Наверняка это он.