Календарные дни

Шевелев, провожая взглядом клин журавлей в колхозном синем небе, почему-то вздохнул, но против воли и взыгравшего чувства нежности к большим птицам, улетающим, точно на всю жизнь, опять защепил в памяти, что не кинул куда попало чужой ржавый инструмент мужик. Обтер сухой травой и в жилье занес. Главное — не суетится перед начальником, хотя, может быть, и следовало показаться для приличия — второй ведь день, точно райначальника, на «газике» раскатывают.

Наступила и прошла зима, снежная, хлопотливая. Зато по весне, когда вдруг разом сошел снег, освободив медовые запахи сухостойных лесов, болотин и земли, начались удивления у коренного озерского жителя.

Только-только теплыми сильными ветрами пообтерло избы от снега и поструилась зелень на южных склонах, вернулся откуда-то в село сосед Демидова Костя Днищев и ахнул:

— Ну, блин, храмину какую воздвиг новый хозяин! А вот в гости к соседу, или за знакомство кислухой порадовать, или о жизни помечтать, блин, — нет его!

Дом у Демидова — точно из альбома сельских экспериментальных застроек. Обшит в «елочку» планками, окна в — резных наличниках, новое, реставрированное крылечко. Да вдобавок к избе еще и стеклянная терраса примкнута, которую никто никогда в этих местах не ладил, верно, из экономии теса. Днищев немедля сгонял к соседу, в окна заглянул — та же картина свежего здорового дерева, чистоты и радости открылась его пытливому до чужого добра взору. Разумеется, Костюша не поленился — сунулся в подворье, в стайку. А там — жизнь вертится: жевали корм упитанная корова с теленком, бычок да три хряка-откормочника потянулись навстречу Днищеву, как к своему. «Куркуль, блин, не иначе, — с тяжелой, уже привычной досадой на белый свет установил Днищев. — Когда этот появленец богатство такое сгреб? Конечно, дело не мое, а капну в народный, блин, контроль — там живо подсчитают все рубли. В дому-то, гляди-кось, три комнаты с кухней и верандой на двоих с пацаном — лишку. Мы против них вдвое кучнее гнездимся, хотя подоле его, блин, колхоз на себе тащим».

Ну и про разное другое задумался Днищев. Сам мужик жил в срамотной, еще не старой, такой же просторной избе, но уже с осевшей к пустому огороду стеной, продувными стайками — все как-то руки не дотягивались до капитального ремонта или генеральной приборки двора. Зато у него елозила самая большая и злая в округе собака. Даже две. Вторую, шотландскую овчарку, он приобрел совсем недавно, чтобы от городских не отставать, а при случае козырнуть: мол, и мы в деревне кое-что породное держим.

Вечерком очередным Костюн Днищев, прихватив белого вина, поскребся в дверь.

— Можно, соседушка? — напросился он с порога, прицельно вглядываясь внутрь и все более поражаясь виденному. — Днищев Константин мои позывные — живу напротив. Вот, думаю, блин, проведать, если не прогонят за любознательность.

Поразило Днищева в комнатах многое: пол паркетный с красивым рисунком. Стены не кое-как беленые или просто струганые, как у всех однодворцев, а убраны под гладкую планку. От всего такого в избе стало уютно, точно в каюте корабельной. А на одной стене висела настоящая картина, маслом писанная, — портрет молодой девушки.

— Прошу сразу к столу, — пригласил Демидов. — Чай будем пить.

— Насчет чая нынче устою, — показывая хорошие желтые зубы, отказался Днищев. — Чай хорош утром, а вечером выпьем по-соседски. Значит, для налаживания, блин, контактов, как в верхах говорят.

Саша, собрав учебники, ушел в другую комнату, чтоб не мешать мужикам общаться.

— Это как же ты, милый сосед, за неполный год так отстроился? — поинтересовался Константин, играя в ожидании ответа лобными морщинами. — Мы тут, можно сказать, десятилетиями в копоти и сырости обитаем, а так хитро и с пышностью, блин, никто не додул. Прямо не изба — а дача правительственная! Поди, из областного центра помогают материалом и прочим?

Это он допросил, как стакан первый заглотил.

— Какая подмога? — отказался Демидов, ремонтирующий телевизор. — С сыном доски распилили, постругали да обшили дом изнутри и снаружи. Для себя делали — добро вышло.

— Мы-то — для погорельцев стараемся? — надулся Костюн Днищев. — Тоже для себя. Да вот нет такой роскоши у земляков!

— До роскоши ли тут? — отмахнулся Демидов.

— Со скотиной-то как обряжаешься? — точил гнусаво Днищев. — В деревне столько голов на трех дворах не расфасовано! Концентраты, небось, щиплешь с площадки? Ну, шутю, блин, шутю, не смотри так загадочно! Пей давай!

— Не пью, спасибо! — Демидов встал, подвинулся к гостю. — Знаешь, гражданин колхозник Днищев, я мужик простой и говорю всегда понятно. Я это к тому, что если еще раз насчет меня скверное предложение сделаешь, принародно схлопочешь по поганому рту!

— Ну-ну! Не запрыгивай! — шустро поднялся, прихватив недопитую емкость, Днищев. — К нему, блин, по-родственному почти что, по душам пришли покалякать — а он угрожает! Тебе с нами теперь долго жить: не гордись очень-то, народ сильно гордых не уважает!

После ухода Днищева Саша спросил отца:

— Чего дядька приходил — лаяться?