Читаем Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Летне-осенние праздники полностью

В Словакии еще в начале XX в. длинные перевясла из первых колосьев пшеницы готовили и для хозяина поля. При первом его появлении на поле, незаметно подкрадываясь, женщины обвязывали его этим поясом (обычай этот называли povazovanie pánov — связывание панов). Хозяин, попавший таким образом в плен, должен был откупаться деньгами. Словакам была известна и другая форма этого обычая, гораздо шире распространенная: из первых самых красивых колосьев зерна делалось несколько маленьких букетиков, обвязанных розовой лентой для хозяина и его служащих. Каждый из них должен был заплатить за полученный букет. При этом жницы произносили традиционное приветствие: «Прикрепляем вам ленту с колосками, чтобы вы, пан, знали, что мы начинаем жать. Поэтому нам в этой работе помогайте, каждому жнецу и его напарнице стакан вина дайте» («Pripínam vám stužku s klásky, aby ste, pán, vedeli, že začíname žat’. Preto nám v tejto práci pomáhajte, každemu žencovi a jeho parnici pohár vínka dajte»){661}.

Старые чешские обряды начала жатвы очень сходны со словацкими, но они исчезли уже во второй половине XIX в., а в то время они сохраняли большую архаичность по сравнению с описанными выше словацкими обрядами более позднего времени. Чешские жницы пучками первого снятого зерна (или перевяслом) обвязывали руки или ноги каждому, кто приходил к ним первым на поле. Это мог быть не обязательно землевладелец, а любой прохожий. За свое освобождение он обязан был откупиться деньгами на пиво. Жнецы при этом так говорили о своем праве, приветствуя своего первого гостя: «Приветствуем вас, паны гости, учтиво в нашем труде. Мы получили такие права, что можем связать графов, князей и самого короля. При этом мы желаем им иметь в этом году большой урожай, а нам дать жбан хорошего пива, притом желаем им здоровья» («Pěkně vítám pane hosti, do naše práce s uctivosti. My toto práva nabyváme, že möžeme vázati hrabata, knížata а samého krále. Pročež jim přejem, aby hojnou úrodu letos měli a nám na džban piva dali a při tom se také dobře měli»){662}.

Обряд этот у чехов назывался «vázati někoho a dostati za to vázaného» («связать кого-нибудь и получить за это выкупное»). Многие исследователи считали его пережитком древнего языческого жертвоприношения, так как когда-то у чехов перед началом сбора урожая устраивалось угощение прямо в поле{663}.

Словаки до недавнего времени в первое воскресенье после начала жатвы проводили обряд «крещения» молодежи, в первый раз участвовавшей в жатвенных работах. Из числа старших опытных жнецов выбирались для них «крестные отец и мать». Принимая новичков в свою среду, жнецы обливали их водкой. «Крестные» всячески помогали своим «крестникам» во время работы, учили их правильно и быстро жать{664}.

Одним из самых популярных праздников календарного цикла у чехов и словаков остаются дожинки (dožinky, obžinky, dožata, homola), т. e. празднование конца уборочных работ. Обычай этот — явное отражение древнего аграрного культа, в нем соединились многие элементы обрядности, связанной с выражением благодарности за урожай, жертвоприношениями, магией плодородия и т. п. Праздник не мог быть приурочен к какой-то календарной дате, он праздновался в разных районах в различное время, это зависело от местных условий.

По окончании жатвы как чехи, так и словаки оставляли на поле последние стебли собранных злаков, так как верили, что в противном случае поле потеряло бы в будущем способность плодоносить. В западной Чехии последние оставленные колосья связывали наверху в так называемую стодолу (stodolu){665}. В юго-восточной Моравии чехи нескошенные колосья делили на три пряди и связывали наверху. Эту сибилию (sibiliju) делали последний жнец или жница, а иногда сам хозяин поля{666}. Последний снопик зерновых оставляли на полях и словаки{667}. Тот же обычай соблюдался и при уборке льна и фруктов (особенно винограда).

Большое значение придавалось последнему снопу убранного урожая. Он должен был быть очень большим, имел самые разные названия (poslední, baba, děd, barbora, starý, žebrák — последний, баба, барбора, старый, нищий) и был самым различным образом украшен, иногда на него надевали даже женский или мужской костюм{668}. Последний сноп был символом всего урожая и окончания жатвы, его хранили в красном углу или за матицей на потолке до самой весны, а затем зерна с его колосьев добавляли к семенам при новом посеве.

Главное обрядовое значение при праздновании дожинок имел венок. Вили его жницы из колосьев и стеблей зерна, добавляя полевые и бумажные цветы и ленты. Обычно в дожинковом венце должны были быть колосья всех злаков, уродившихся у данного хозяина. Но в некоторых местах он делался преимущественно из колосьев злаков, собранных последними.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука
60-е
60-е

Эта книга посвящена эпохе 60-х, которая, по мнению авторов, Петра Вайля и Александра Гениса, началась в 1961 году XXII съездом Коммунистической партии, принявшим программу построения коммунизма, а закончилась в 68-м оккупацией Чехословакии, воспринятой в СССР как окончательный крах всех надежд. Такие хронологические рамки позволяют выделить особый период в советской истории, период эклектичный, противоречивый, парадоксальный, но объединенный многими общими тенденциями. В эти годы советская цивилизация развилась в наиболее характерную для себя модель, а специфика советского человека выразилась самым полным, самым ярким образом. В эти же переломные годы произошли и коренные изменения в идеологии советского общества. Книга «60-е. Мир советского человека» вошла в список «лучших книг нон-фикшн всех времен», составленный экспертами журнала «Афиша».

Александр Александрович Генис , Петр Вайль , Пётр Львович Вайль

Культурология / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное