Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Летне-осенние праздники

При жатве особым вниманием окружали последний сноп (реже первый), считая, что дух хлебного поля, скрывавшийся в колосьях, все дальше отступал перед жнецами и, наконец, оставался в последнем снопе. Перед срезкой последних колосьев жнец вставал на колени и молился, стараясь заручиться помощью христианских святых, и только после этого приступал к работе. В Базеле срезка последнего «счастливого снопа» (Glückshämpfeli, Glückskorn, Glücksgarbe) поручалась самой молодой жнице. Из нескольких, обычно из девяти колосьев свивали косу или венок, которые торжественно передавали хозяину поля. Последний сноп было принято украшать также еловым деревцем (символом вечной зелени). Этот сноп у германошвейцарцев, как и у других соседних народов, бережно сохраняли. Часть его колосьев подбавляли в новое посевное зерно, стремясь передать плодородную силу вегетативного духа снова земле. В некоторых местах несколько последних снопов оставляли в поле, так как считали, что в них был дух поля. Возможно, что этот обычай был более ранним, чем приношение снопа домой.

В прошлом известны обычаи бросать в воздух колосья из последнего снопа, как говорили, для «матери хлеба», после чего последний сноп оставляли на поле — для бедных. В Тичино «танцевали на просе», т. е. на последнем снопе. В последнее время большой сноп стали приносить в церковь, где в ближайшее воскресенье — праздник благодарения — совершается торжественное богослужение^{557}.

Близкие обычаи были связаны и с молотьбой. Удары цепом чередовались через определенные промежутки времени — по два, три и т. д., причем ориентиром ритма служило имя Бартоломея (покровителя жатвы), которое выкрикивали по слогам, в такт удара: два удара — Бар-тол, три — Бар-то-ло, четыре — Бар-то-ло-ме, и т. д. Закончившего молотьбу называли королем, украшали цветами, а также надевали на его голову венок из новой соломы. В кантонах Гларус и Тургау того, кто закончил обмолот последним, как говорили, «убившего кабана», вели в деревню на соломенном жгуте, сажали на почетное место за столом и угощали. Возможно, эти действия символизировали поимку вегетативного духа, а сам человек как бы олицетворял его. В некоторых районах по деревне ходили ряженые, их лица были вымазаны сажей, а ноги и руки обмотаны жгутами соломы^{558}.

Последний день жатвы, как и молотьбы, заканчивался пиром, хозяева угощали жнецов праздничной едой. Раньше это празднование, по-видимому, носило семейно-родовой характер — за столом должны были присутствовать все, даже дальние родственники. В кантоне Невшатель перед приходом жнецов хозяйка запирала дом и особенно кухню, чтоб они (в игре «незваные» гости) не могли войти и пробраться к печке, где стояли кушанья. Однако молодежь с помощью различных хитростей, в том числе и переодеваний в женское платье, все же проникала в комнаты.

В некоторых местах пир происходил через несколько дней после окончания работ. Начинался он с отведывания специального хлеба из новой муки, иногда из муки различных злаков — так называемого «урожайного хлеба» (Ernbrod) или «хлеба из колосьев» (Ärenbrod). Заканчивалась трапеза жареным петухом. В старину живого петуха варварски раздирали на части, а потом уже жарили. Оба эти блюда, по-видимому, имели ритуальное значение и, возможно, символизировали духа поля; каждый из присутствующих должен был получить свою долю и, таким образом, приобщиться к его плодородию^{559}.

В народном календаре на рубеже лета и осени сохранились следы древних праздников, во время которых подводили итоги урожая и благодарили за него божество.

Позднее, с утверждением христианства, его роль перешла к христианским святым, а сам обычай стал частью католического церковного ритуала. Эти празднества приурочены в основном к дням Освальда и Бартоломея, почитавшихся в народе как покровители урожая. С образом Бартоломея и его днем связаны легенды о появлении в это время «дикой охоты» или «дикого всадника».

Раздел сыров перед возвращением с альп

Среди германских народов издавна сложилось представление о «дикой охоте» духов или позднее душ умерших, проносившихся с шумом ветра и громом по воздуху. Встреча с ней считалась опасной для путников, однако ее появление способствовало, как считали, плодородию полей. В более поздних вариантах этой легенды фигурирует скачущий на коне св. Бартоломей. Следы от ударов конских копыт сохранялись якобы в виде озер и ям. Главной областью распространения этих дохристианских представлений была немецкая Швейцария^{560}.