Калерия (Не)реальная невеста (СИ)

Ни записки, ни сообщения, ничего. Почти пустая бутылка виски на стойке консьержа, вот и все ее послание. Я из него душу вытряс, но он так толком ничего и не сказал. Отдал бутылку и развел руками. Позже по камерам наблюдения мы отследили ее передвижение. Я смотрел на бездушный монитор и видел, как моя малышка с каким-то обреченным видом шагает по коридорам подъезда, катя за собой огромный чемодан. Всю дорогу до выхода она пила. Боже, когда я понял в каком состоянии она покинула дом, думал, что поеду головой.

Давыдову даже удалось найти таксиста, который забирал ее от дома, но и он ничего вразумительного ответить не смог. Он только смотрел на меня с какой-то непробиваемой ненавистью и презрением. Когда его прижала полиция, он признался, что отвез девушку в аэропорт и что она рыдала всю дорогу. А еще он сказал, что она была избита. У Калерии был синяк под глазом. Всем стало сразу понятно, что девушка сбежала от любовника-садиста и дело по ее поиску свернули.

Куда она улетела, выяснить не удалось, так как в аэропорту произошла какая-то неразбериха с участием пьяного пассажира, который напал на контролера. В связи с этим обстоятельством сотрудникам службы безопасности аэропорта было не до нас. Они только развели руками и сказали, что пассажирки с именем Калерия Калимерис ни на одном борту не было.

Ее нет уже две недели. Пять дней назад, исчерпав все возможные варианты, где она может находиться, я засел в своей квартире и начал бухать. И вот мои «тимуровцы» забили тревогу и начали спасать уже меня.

- Тоха, она вернется! Нельзя отпускать руки. Лера любит тебя, - продолжает Макс, а мне лишь хочется, чтобы он заткнулся.

Поднимаю зад с дивана и молча двигаю к бару. Сегодня я еще не пил и, кажется, что пора исправить эту оплошность. Но только хватаюсь за вожделенное пойло, как меня скручивают по рукам и ногам и куда-то тащат.

Смешно, но я даже не сопротивляюсь. Просто сжимаю зубы и терплю. Скоро моим бро надоест играть в заботливых мамаш, и они оставят меня в покое. Вот тогда я снова начну пить. Долго. Много. Методично уничтожая одну бутылку за другой. Пока не сдохну!

Но эти варвары так просто не сдаются. Они заталкивают меня в душевую кабину, и Макс бьет по клавише холодной воды. Ледяные потоки срываются из тропического душа и обрушиваются мне прямо на многострадальную от похмелья голову.

Делаю рывок, но эти придурки зажали меня и держат, хрен вырвешься. Романовский, скотина, дожидается, пока я перестану вырываться и сфокусирую на нем злой, но осмысленный взгляд.

Он практически вдавливает свой лоб мне в переносицу и смотрит своими жутко-демоническими серыми глазами. В них словно ртуть переливается, и кажется, разряды молний хреначат. Посейдон, мать его.

- Я был в таком же дерьме, что и ты сейчас, - начинает он интонациями давить. - Я знаю, что ты чувствуешь.

С этим не поспоришь. Когда он думал, что Лиза ему изменила, два месяца бухал по-черному, казалось, не вылезет. Так что тут возразить мне нечего.

- Подумай! Мозги включи. Где ты еще не искал?

Он, сука, рычит, а меня аж до печенки пробирает. И врезать ему хочу, и возразить, и умолять научить, как мне жить теперь без нее.

- Везде искал, - хриплю на пониженных, решая сначала врезать.

- Значит, что-то пропустил, - продолжает давить Макс и ощутимо мне так прикладывается лбом об лоб. - Думай.

- Везде, - злюсь так, что пар из ушей валит, несмотря на душ ледяной, и начинаю перечислять, - здесь - везде. У подруг, у стариков, у всех преподавателей. У всех, с кем она хоть раз разговаривала!

- Еще!

Сука, орать хочется, но знаю, что они меня не отпустят, пока через дерьмо это мы вместе сейчас не пройдем. Психологи, мать вашу.

- В Греции, на острове Мани был. Все перевернул. Все на кладбище давно. Нет ее там и не было. Там больше не к кому ездить.

- Еще, - встряхивает меня Романовский, и мое тело таким тремором разбивает, словно я припадочный. - Что ты пропускаешь?

- Ничего! - ору что есть дури и вырываться начинаю.

Мне просто жизненно необходимо из-под воды этой выйти, но кому это интересно. Семена не то что мной, его танком не сдвинешь. Акселерат долбаный, на мамкиных щах откормленный. Романовский, демон чертов, тоже хрен отступит. Я хоть своей железной решимостью их отодвигаю, но вырваться до конца не получается.

Семен подсечку делает, а Романыч в горло вцепляется и встряхивает меня, как щенка.

- Что ты пропускаешь? - орет он мне прямо в лицо. - Она тебя, придурок, две недели уже ждет! Думай! Ты же, мать твою, ее долбаный Давид. Где она, Яров?

Вырываться прекращаю и во все глаза на него смотрю. Чтоб мне провалиться! Как же я сразу-то не догадался? И правда — придурок!

- Давид. Я, мать вашу, Давид! - шиплю и зубами дробь выбивать начинаю.

Чувствую, как руки, меня сковывающие расслабляются и, наконец, перестают держать. Но теперь я сам вцепляюсь в горло Романовскому и придвигаюсь к его демоническим ртутным глазам, которые в данную минуту выражают лишь безмятежность, и шиплю ему лицо:

- Она во Флоренции. В Академии изящных искусств. Рядом с чертовой статуей!

Хлопок по плечу и я руки разжимаю.