Но я уплатил, уже на бегу. Мы бежали вместе с девушкой. По исчезающей в тумане улице. Дрожа от промозглой сырости. Куда-то под арку. Отвратительный двор. Глубокий-глубокий. Пролетки, фиакры, коляски. Без лошадей. Направо. Грязная, старая стена.
— Комнату.
Ряд коричневых дверей. Почти все распахнуты настежь. Какая-то женщина. Включает свет. Свет выплескивается в туман. Туман вползает в комнату. Деревянная кровать. Низенький умывальник. Стул. Больше ничего. Келья, дыра. Закроемся.
— Пожалуйста, комнату!
Гляжу на старую каргу. Она раскорячилась на пороге. Электрический свет падает на ее лицо. Маленькая, худенькая. Серебряная… Знакомая. Знакомая.
Нет, нет,
Я заплатил за комнату. Повернул ключ в замке. Дважды. Поглядел на девушку с драгоценностями.
На девушку с драгоценностями.
Эту девушку…
Я упал на кровать. Я плакал. Рыдал.
— Что с вами? Что случилось?
— Невозможно! Невозможно! — выкрикнул я в беспамятстве.
— Что это значит?
Я должен покинуть ее! Немедленно! Надо бежать! Бежать, бежать отсюда, в тумане, по промозглым улицам, прочь. По крышам, как в кино. Нет! Нельзя! На эту девушку мне нельзя даже смотреть! Боже мой, боже мой!
— Ради всего святого, скажите же, что с вами?
— Ничего. Право, со мной решительно ничего такого нет. Просто завтра мне надобно умереть. Для тебя в этом ничего и нет. Какое тебе до всего этого дело?
— Пойдем со мной! — вдруг заорал я, как безумный. — Какой позор… в этой гадкой грязной гостинице! Позор. Как мы сюда попали? Мы! Ты знаешь, кто мы такие? Ты — дама, понимаешь, дама! Пойдем отсюда!
Я кричал, бесновался.
Сейчас — сейчас я не могу представить себе лицо этой девушки. Но на Этелку она была не похожа — это единственное, что я знаю точно: на Этелку она была не похожа! И не только не похожа — просто вообще не была ею. Ни в коем случае! Ею она не была.
То была самая заурядная девушка.
Как она испугалась! Взвизгнула, кинулась к двери.
— Сумасшедший, сумасшедший! — Она задыхалась.
Я прыгнул к двери, преградив ей путь, сжал ее руки. Выхватил и револьвер. Она стала бледной как смерть. Я опять сунул револьвер в карман и насильственно засмеялся.
— Вы безумны, — сказала она. — Как вы меня напугали.
— И нечего было сразу пугаться. Уж не думаете ли вы в самом деле, что я сумасшедший?
— Как же не думать… Бедная девушка, вроде меня, никогда не может знать заранее, с кем ей придется иметь дело… Зачем вы так сжали мне руки? Больно.
— Как приятно сжимать их, — сказал я, отпуская ее руки. — Как вы красивы!
— Я красива, не правда ли? — спросила она, печально улыбаясь.
Она нерешительно села, на кровать, я сел с нею рядом и, как бы прося прощения и успокаивая, обнял ее за талию.
— Видите, как невесела наша судьба? Нам, девушкам, вечно приходится дрожать, в любую минуту с нами может случиться что угодно. — Она медленно-медленно выговаривала слова. Видно было, что ей хочется пожаловаться, излить душу. — Да вот недавно, вы, должно быть, читали в газете, на соседней улице убили бедную девушку. Убийца убил ее и ограбил, и посейчас не узнали, кто он.
— Сама не понимаю, зачем только ношу эти драгоценности, — продолжала она, расстегнув ожерелье и кладя его на ночной столик. — Моя приятельница, да вы ее тоже знаете, все время мне говорит, что это глупо. Но я уж такая: люблю носить с собой все, что у меня есть. По крайней мере, не утащат, разве что вместе с жизнью. Вы думаете, так уж дорога мне эта жизнь?
Пока она говорила, моя рука все выше подымалась по ее спине, выше, к шее. Вдруг я обхватил ее шею и другою рукой и изо всей силы сжал ее.
«Терять мне нечего», — пронеслось в голове.