Калифорнийская славянка

В избе их встретила матушка Елизавета, как представил её гостю отец Алексей. Она, кажется, была ещё моложе своего супруга, хотя покрывавший её голову и подвязанный под подбородком тёмный платок почти скрывал  лицо. И только глаза молодой матушки смотрели на гостя скромно и ласково.

– Лизонька, – сказал отец Алексей, – сотвори нам с гостем нашим Иваном что-нибудь потрапезовать. Он с дальней дороги из самой Тотьмы пришёл и поклон принёс нам от сродника нашего отца Галактиона. Далее путь его лежит в сибирскую сторону. Вот и поживёт у нас, пока оказии на ярмарке не сыщет.

– У меня и так всё готово, отче, – ответила матушка Елизавета и перед тем, как стала собирать на стол, поклонилась гостю. – Милости просим.

А пока матушка готовила трапезу, отец Алексей продолжал разговор с гостем.

– Стало быть, брат Иван, ты хочешь добраться до самого Иркутска?

– Да, отче… Так надобно мне…

– Ну, раз надо, то с Божией помощью и доберёшься. Правда, на скорую дорогу не рассчитывай. Она будет долгой.

– Да я об этом знаю. Может где-то наверняка и перезимовать придётся на пути моём в Иркутск.

– Это так… На нашу Прокопьевскую ярмарку летом приезжает не так и много торговых людей с той стороны сибирской, а особенно из-за Камня. Они сюда всё больше норовят на пушные ярмарки да торжки, какие бывают здесь по поздней осени и особенно зимой.

– Сие мне ведомо, но зимнего пути ждать резону у меня нет. Так уж всё сложилось.

– Понимаю, брат Иван. Походишь ты сегодня-завтра по торговищу ярмарочному, посмотришь, поговоришь с кем надо, да, глядишь,  найдёшь себе попутчика. С ним и сговоришься. Из самого Иркутска ты вряд ли кого встретишь, но вот из Тобольска или Койгородка люди на летней ярмарке бывают.

– Сегодня же  пойду искать тех людей.

– После трапезы отдохнёшь в горенке, где жить у нас будешь, пока дело не сделаешь, а после вечерней службы мы ещё с тобой потолкуем.

– Я не только ярмарку, но и город хочу посмотреть. Давно не бывал тут.

– Вот тогда и расскажешь мне, как походишь, и у меня  тоже найдётся что тебе рассказать … Ну, а теперь помолимся перед трапезой…

После   краткого  послеобеденного  отдыха Иван Кусков вышел  на  Соборное дворище и направился к берегу Сухоны. Народу на улицах города было много, но, выйдя на набережную, Иван ещё больше поразился суетой на волнах широкой реки. В разные стороны вдоль и поперёк  её русла  сновали десятки  разных лодок, барок, насадов, дощаников, больших и малых, с парусами на невысоких мачтах и без парусов с гребцами. У береговых  причалов теснилось множество судов, с которых грузчики и судовые ярыжки сносили по сходням товар в мешках, кипах и тюках, нагружая стоящие тут же подводы, а извозчики везли всё это добро к таможне да ярмарочным лавкам.

Подняв глаза от реки, Иван невольно залюбовался самой набережной, где увидел, как и прежде, много церквей. Разные по своей величине и убранству, они придавали берегу Сухоны какую-то особую красоту, а со стороны реки были несомненно  истинным  ликом Устюга.

Иван прошёлся вдоль набережной мимо Успенского, Прокопия Праведного, Иоанна Устюжского соборов, мимо Рождественской, Никольской, Варваринской, Покровской, Варлаамской, Преображенской и Сретенской церквей, любуясь ими,  восхищаясь трудами рук человеческих, построивших все эти чудные Божии храмы. И он отметил, что такого в его родной Тотьме не было, да и быть не могло. Не из-за людей, конечно, таких же добрых и работящих, а из-за того места, где расположился Устюг у слияния больших рек Сухоны и Юга и у границ многих русских земель, кои тянулись к Устюгу Великому своими путями-дорогами…

…Погуляв  по улицам и переулкам воистину огромного города, Иван Кусков вышел на главную его Богословскую площадь с  её таможенной и съезжей избами, избой земских судей, гостиным двором с домами для иногородних торговцев, с амбарами и лавками рядом с ними.

Но самыми главными на этой площади были торговые ряды, где уже шумела, кричала, смеялась, негодовала и пела знаменитая на всю Россию Прокопьевская ярмарка.

Несколько торговых рядов насчитал Иван на Богословской площади: мясной и хмелевой, серебряный, хлебный, харчевный и сапожный, кожевенный и рыбный, да ряд Большой площадный, а лавок тут, у которых толпился и горланил народ и не отстающие от него лавочные сидельцы, сосчитать и вовсе было невозможно. А товару всякого – и своего, устюжского, и привозного, было тут видимо-невидимо.

Вот в кожевенном ряду сапожные швецы присматривают, выбирают, щупают руками сыромятные и дублёные кожи на сапоги, поршни, коты, башмаки, конскую сбрую: гужи, шлеи, подпруги.

В кузнечном ряду свой товар и свой покупатель у лавочных сидельцев, которые предлагают им железные крицы, выплавленные в самодельных домницах, кованые судовые и плотницкие гвозди, огнива, светцы-лучевники, скобы, подковы, топоры, замки висячие и нутряные, ключи и прочий железный товар.

 В Большом площадном ряду торговали устюжане разным мелочным товаром: шапочники – шапками, портные швецы рубашками, штанами, холщевыми ширинками, сермягами, кафтанами, епанчами, рукавицами, сетями неводными.