Калигула

Немного было тех, кто сомневался.

Бледный, поникший Клавдий, дядя победителя, покинул трибуны, не ожидая других сегодняшних гонок. В лице его было нечто… не было рядом другого такого знатока лиц и их выражений. Иначе бы сказали, что Клавдий был ужален в самое сердце, и находился в крайнем смятении…

Гневный Сеян, выговаривающий все, что думал, магистрату нынешних игр.

— Только слепец не разглядел бы подлого удара, остановившего квадригу… Смысл ристалища утерян сегодня, позор! Сражение не было честным, и ты это видел, консул!

Пыхтящий, сопящий от напряжения — приходилось отказывать любимцу императора! — консул, был, по крайней мере, честен.

— Сегодня я предпочту быть слепым, нежели глухим… Ты слышишь это, правитель?

Сеян «это» слышал. Он не был глухим, а тысячекратное «Германик!», изрыгаемое цирком, могло быть, казалось, услышано и впрямь даже самым глухим…

Марк Силан, чье багровое лицо и непрекращающийся поток ругательств подпитывали тревогу дочери…

Погрустневшая отчего-то Друзилла.

— Я рада, конечно, — отвечала она расспрашивающим о причине грусти сестрам. — Как я могу не порадоваться победе Гая? Только немного страшно. Он всегда так упорно идет к цели, словно люди вокруг… Я не знаю, как бы это сказать? Я иногда думаю — он их видит?

Ей отвечали, что ее-то он видит всегда, даже если они в разлуке… Она соглашалась, кивала головой, пыталась улыбаться, но грусть оставалась с нею.

И колесница Калигулы покинула в этот день цирк, пройдя сквозь ворота победителей в числе прочих, выигравших гонки…

Глава 8. Удар Германика

Квартал Субура[106] расположился в низине между холмами Эсквилин, Виминал и Квиринал. Дурной славой квартал и улица того же названия обязаны своим многочисленным притонам. Какой только люд не находит себе места в домах и домишках, длинной чередой выстроившихся вдоль дороги! Нет, не встретишь тут матрону в нарядной палле до пят! Или деловитого клиента в пенуле, спешащего по делам своего патрона, а уж тем более — сенатора в тоге-претексте. Таким тут не место. Здесь живет плебс, — городская беднота, не уместившаяся почему-то на Форуме, или изгнанная когда-то памятным большим пожаром с Целия[107], карманные воришки, пьяницы, блудливые бабы…

Впрочем, если тут не живут, то часто бывают те, кому тут вовсе, казалось бы, не место. Не один сенатор, не один патриций, не один магистрат могут похвастаться хорошим знанием квартала. Но хвалиться знакомством с Subura не принято в обществе. Среди тех, кто предпочитает жить вблизи Палатина[108], в пределах Квадратного Рима, об этом не говорят. Другое дело, что по-мальчишески презрев опасность, и даже радуясь ей, пробираются сюда порой переодетыми, ощущая волнение в душе. Близость жизни иной, ароматы приключений, порой — проливаемой обильно в этом месте крови… Люди всегда остаются людьми, и нобилитет[109] Рима — не исключение. Скорее, даже правило. Дух страны, столь требовательной к хлебу и зрелищам, обитает и во дворцах, и в лачугах. Это плоти не все равно, где ей жить. Во дворце, оно, конечно, лучше, удобней. А дух обитает повсюду. От колыбели Рима до самых его окраин…

Нависли сумерки над городом. Вечер длинного дня. Запахи — вареных волчьих бобов, гороха и чечевицы, печеных орехов, жареной свинины, обильно начиненной чесноком и луком, плебейского хлеба, — густо висят в воздухе. Вдоль длинной улицы — множество заведений. Popinae[110], сauponae, термополы, — освещенные огнями факелов, забитые самым пестрым народом. Здесь они все: воры, убийцы, матросы, беглые рабы. А также палачи, гробовщики, жрецы Кибелы…

Звуки флейты, цимбал, пения и танцев, крики опьяненных вареным критским вином, полуголых, беснующихся, скачущих в дикой пляске. В мгновение тишины нередок и жуткий предсмертный крик — кто-то получил подлый удар ножом в правое подреберье, в печень, и, заливаясь кровью, оседает на землю мешком, хватает растопыренной рукой землю Субуры…

Богатый клиент это, пришедший сюда с Большого Форума[111] по Аргилету[112]. Шел, оглядываясь с опаской, дергаясь каждое мгновение. Он искал гадальщика, прозванного Египтянин, предсказывающего судьбу. Едва разложив свои странные, с рисунками, карточки, Египтянин вдруг побледнел, чуть не позеленел… Черная выпала табличка клиенту. Отказался Египтянин гадать. Клиент настаивал, гадальщик отказывался. Потом сказал, щурясь: «Иди уже, на пороге твоя судьба, ждет уже, не дождется…». Вот что имел в виду служитель судьбы! Не зря, не зря тянется к нему народ со всего Рима, не зря молва превозносит его. Смотри ты, угадал судьбу богача… И весть о его ужасном предсказании понесется по улицам благодаря слуге клиента, что был с господином, да бросил его умирать на земле квартала с неприятной славой.

Бежит, несется во весь дух Феб, навеки напуганный и предсказанием, и его мгновенным исполнением, и вот уже он в кругу света, в одной из таверн, где много людей и есть надежда на защиту…

— Убили! Помогите, убили! Моего хозяина — убили…