Калигула

Я шагаю медленно, спокойно.

На меня нисходит странная апатия, чувствую себя утлой лодкой на бурных волнах моря отчаяния, которое всегда со мной, темное и бескрайнее, грозящее поглотить. Однако неожиданно все меняется. В бесстрастный покой моего ума врываются новые эмоции… неистовые, пугающие.

Внезапный страх. Шок. Даже ужас. Этого не может быть!

Моя рука взмывает, чтобы отвести невидимую угрозу. Нет! Вокруг только самые близкие. Это невозможно. Подобные угрозы исходят от врагов, не от друзей.

Долгое время прожив без кошмаров, я теперь оказалась в объятиях ночных видений о смерти и ужасе. Иногда они вырывали меня из сна, липкую от пота, истошно вопящую, и только окрик Агриппины, а то и метко брошенный ею предмет могли привести меня в чувство. В другие разы видения прокручивались бескрайней вереницей, не пробуждая меня, и тогда я мучилась до рассвета и вставала утром более усталой, чем ложилась с вечера. От этого нескончаемого истязания я слабела телом и душой.

Виниций в свои краткие визиты продолжал снабжать меня новостями. Я просила его задержаться, чтобы хоть ненадолго побыть в обществе человека более приятного, чем ненавистная сестра с прахом Лепида в руках, но ему это было запрещено. Император по-прежнему ценил Виниция настолько, что позволил ему изредка видеться с женой, но не более того.

К исходу зимы отношения между Римом и Калигулой лучше не стали. В январе сенат безуспешно ждал решения императора о назначении консулов на текущий год. Прошло двенадцать дней, прежде чем на их запрос был получен ответ, и звучал он так: «Мне все равно». Брат отказался от своего консульства, заявив, что от этого звания нет никакого толка. «Оно почти так же бесполезно, как и сенат», – добавил он, по словам Виниция. Император отдал сенаторам право назначать консулов, и сенат охватили яростные споры по поводу кандидатов.

Виниций во всех деталях пересказал мне, как он объяснял друзьям императора значимость этого решения. Пост консула, по его словам, является и всегда являлся средоточием политической жизни Рима. Агриппа же был невысокого мнения о консулах.

– И почему сенаторы так грызутся из-за этого никому не нужного поста? – фыркнул он.

– Не нужного? – переспросил Виниций. – Консулы были сердцем Рима еще со времен царей!

– И при этом абсолютно лишними, – скучающим тоном заявил Агриппа. – И консулы, и сенат, и трибуны, и собрания… зачем все это, когда на троне восседает император? Калигула, кажется, начинает это понимать, да и сенаторы тоже.

Убежденность Виниция несколько ослабла.

– Если Калигула на самом деле планирует править Римом как царь, без сената, то он подвергнет себя серьезной опасности, – сказал он в один из своих приходов.

Я неопределенно хмыкнула. В заточении меня мало волновали институты Рима. Однако, заметив, как заинтересованно вытянулась моя сестра в своем углу, я заставила себя продолжить тему – лишь бы Виниций не обернулся к ней. Это было маловероятно, но Пина умела заводить нужные ей разговоры.

– Его положение всегда будет сильным, – ответила я. – Армия и народ все еще любят его.

– Может, армия и народ и вправду его любят, – вздохнул Виниций, – но костяк Рима – патриции и всадники. Их реакция на такой поворот будет определяющей. Помогла ли Калигуле любовь армии и народа, когда против него составляли заговор сенаторы, или консулы… или его сестра? – добавил он и через плечо оглянулся на Агриппину, и та фыркнула в ответ.

Рим изгнал своего последнего царя – Тарквиния Суперба – более пяти веков назад. С той поры и после основания республики он всегда отвергал саму мысль о возвращении монархии. Это было немыслимо. Республику и создали для того, чтобы не допустить этого. И даже консулы назначались по двое – лишь бы не отдать всю полноту власти кому-то одному. Правда, за последние семьдесят лет императоры сумели-таки сконцентрировать власть в своих руках, но и великий Август, и даже испорченный Тиберий старались описывать свое правление в терминах, отрицающих возможность монархии. Они повелели называть себя первыми среди равных – принцепс цивитатис.

– Переход к единоличному правлению – рискованный шаг, и он встретит жесткую оппозицию, – задумчиво произнес Виниций, и его неодобрительный тон заставил меня предположить, что в этой оппозиции может оказаться даже мой честный, верный муж; в конце концов, преданность любого человека имеет свои пределы.

– Достаточно ли силен Калигула, чтобы осилить такую перемену? – рассеянно пробормотала я.

Безрадостное выражение на лице супруга сказало мне больше, чем я хотела бы знать.