Калигула

Меня привел в ужас его тон, в котором звенела неистовая ярость. Неужели Калигула мог настолько измениться всего за полгода? В этом человеке с бледным лицом и горящими глазами я почти не видела сходства с братом, которого так любила.

Явно не ждавшие визита императора, из палаток высыпали младшие командиры Первого и Двадцатого. Они вытянулись перед моим братом, старательно удерживая на лицах нейтральное выражение. Я осталась стоять у выхода, благодарная преторианцу за то, что он не затолкал меня обратно внутрь, поскольку не менее увлеченно наблюдал за происходящим.

– Император, – начал рапорт старший из центурионов в шлеме с гребнем из перьев, – мы…

– Я не потерплю бунта! – взорвался Гай.

Центурионы чуть не попятились от его вопля и от направленного на них указательного пальца. В следующий миг германские охранники выбросили что-то вперед… Две головы поскакали по земле и замерли у ног человека, который уже собрался приветствовать императора. Хотя между мной и этими головами было немалое расстояние, меня замутило.

Мой брат – душегуб!

– Это легат и старший трибун Четырнадцатого легиона, – объявил Калигула, указывая на головы. – Мне сообщили, что среди Первого и Двадцатого зреет недовольство. Что план переплыть пролив и высадиться на остров порождает мятежные настроения. Тут бы добросовестный легат задавил все подобные разговоры и преподнес недовольным пару хороших уроков, но я узнаю, что ваши командиры приняли решение не исполнять приказы императора и уйти из армии, уведя с собой людей. Более того, они стали разносить свои подстрекательские идеи среди других легатов. В отличие от командования Четырнадцатого, легат верного мне Пятого легиона «Алауда» не ступил на скользкую тропу предательства. Ваши легаты и трибуны сейчас под арестом – ожидают моего решения их участи. А как насчет центурионов двух ваших непокорных легионов? Разделяют ли они бунтарские настроения этих предателей? Или остались верными клятве, принесенной орлу легиона, и по-прежнему честно служат Риму, командирам и императору?

Ответом ему было напряженное молчание.

– Ну так что? Передо мной легион клятвопреступников или верное Риму войско?

– Император, – произнес еще один центурион внушительного вида, когда Калигула умолк, – позволь заверить, что даже если бы наши командиры пошли против тебя, легионы не сдвинулись бы с места, и наши люди верны своему слову.

Сказано было красиво и смело, хотя в голове моей звучали многочисленные мятежные фразы, принесенные мне ночным ветром.

Калигула фыркнул:

– Ваши легионы – те самые, что восстали против Тиберия, когда он стал императором. Те самые, которые мой отец привел обратно на службу императору. Вы же служили и предателю Гетулику. Может ли хоть сколько-нибудь здравомыслящий император полагаться на верность подобных отрядов? Я склонен проявить здесь строгость. И даже подумывал о децимации…

Я похолодела от ужаса.

Децимация – воинское наказание из прошлого, когда из каждых десяти солдат по жребию выбирался один, а остальные девять забивали его насмерть. Это самое жестокое и унизительное наказание, которое может понести легион. Судя по гробовому молчанию, центурионы были шокированы не менее моего.

– К счастью для вас всех, Виниций… – тут Калигула указал на моего мужа, – речист и мягкосердечен. Он убедил меня, что не стоит наказывать вас столь сильно за грехи ваших командиров. Но факт остается фактом: разговоры о мятеже среди вас ходили. Можете не отпираться, верные мне люди слышали их. И я должен принять меры, иначе прослыву слабаком, а бунтарские настроения поразят всю армию.

– Мой император, – заговорил один из центурионов, очевидно человек непревзойденной смелости, – это море стоило Цезарю сорок кораблей. Штормы здесь обычное дело. А племена на том острове…