Калигула

– Племена Британии ничем не отличаются от своих галльских собратьев! – рявкнул Калигула. – А корабли Цезаря потонули не из-за штормов, а потому что были неправильно пришвартованы. Я борюсь с желанием послать центурионов ваших двух легионов поплавать, чтобы посмотреть, сколько из них доберется до Британии! Аквилифер Цезаря не испугался врагов, выпрыгнул в воду и повел в бой Десятый легион, а тут два легиона ветеранов трусливо прячутся в палатках! Позор! Вам повезло. Пока мы стояли здесь, поджидая отставших, у нашего друга Админия, сына одного из правителей Британии, изменились обстоятельства. Наша помощь ему больше не нужна. Армия вскоре вернется в зимний лагерь. – (Кто-то облегченно выдохнул, а я напряглась, потому что хорошо знала своего брата: до окончания его речи еще далеко.) – Но для двух легионов будет особый приказ. Из всего войска, что собралось сейчас на побережье, только Первый и Двадцатый имели дерзость в открытую говорить о бунте. Этим легионам будет преподнесен урок смирения и преданности. Каждый центурион легионов удостоверится, что его люди набрали ракушек, камней и песка по весу их боевого вооружения. Затем они двинутся с нами в Рим и понесут и дополнительный груз, и полное походное снаряжение. И пойдут безропотно, принимая свою участь со стоицизмом, который превратил Рим в империю. Любой, кто посмеет жаловаться на наказание, будет вычеркнут из списков легионеров, изгнан без оплаты и пенсии. Я не допущу непослушания! Легионы – гордость Рима, его хребет и душа. Враги в самых разных уголках мира страшатся наших орлов-аквилов. Как вы думаете, что скажут парфяне или сарматы, когда узнают, что два легиона испугались переправы через каких-то тридцать миль воды? Я преисполнен возмущения. Но если вы и ваши люди вытерпите назначенное наказание молча и смиренно, тогда я позволю вам наконец сбросить ваше бремя и эта история с бунтарскими разговорами будет забыта, а честь легионов восстановлена. Все ясно?

Раздался многоголосый утвердительный рев.

Я не могла отвести взгляд от двух голов на земле. Калигула был не в ладах с сенатом с того дня, когда мы покинули Капри, но проблем с армией или народом у него не возникало. Они всегда были за него. Неужели на моих глазах появилась новая трещина во власти брата? Всей душой я надеялась, что это не так. Несмотря на все, что Калигула сделал со мной, я все еще любила своего золотого брата. Меньше всего я хотела видеть, как к нему со всех сторон подступают проблемы.

Во второй половине дня я сумела устроить себе дополнительный поход в уборную, и мои стражники повели меня туда через небольшой холм, откуда мы вместе наблюдали удивительную картину: десять тысяч человек собирали на берегу камни и ракушки и ссыпали их кто в сумку, кто в шлем, кто в завязанную мешком накидку. А пока Первый и Двадцатый собирали свой позор, чтобы тащить его на себе до самого Рима, остальные легионы, видимо сохранившие верность словом и делом, выстроились вокруг небольшого маяка на краю моря и смотрели, как их император поднимается на борт триремы и провожает правителя британцев через пролив на его остров. Калигула проплыл на корабле всего одну или две мили, как мне показалось, но тем не менее все видели: он без раздумий сделал то, что побоялись сделать легионы.

На следующий день мы выдвинулись в обратный путь. Два наказанных легиона еле плелись под тяжким бременем, люди валились с ног от неподъемного груза. Арестованных трибунов, легатов и префектов лишили всех их званий и должностей и отправили в обоз, где они ехали на положении таких же заключенных, как я с Пиной. За нарушение сакрамента – военной присяги – полагалась смертная казнь, и по вытянутым лицам арестантов я видела, что они точно знали, чего ожидать. Штандарты двух провинившихся легионов отобрали – как в знак их бесчестья, так и для того, чтобы руки у аквилиферов были свободны для той же ноши, что тащили их собраться по легиону.