Калигула

И опять я на мешке корнеплодов пересекала на телеге всю Галлию в обратном направлении. Это было долгое, нескончаемое путешествие. С каждым днем ряды двух обремененных грузом легионов редели. Виниций время от времени рассказывал мне, сколько людей пало от изнеможения и сколько солдат, не в силах больше выносить тяжесть и стыд, просто сбежали в ночи – и это было опасным решением, влекущим за собой смерть. Каждый день оглашались имена тех, кто не выдержал наказания и кто был отчислен из легиона без выплаты каких-либо пособий, а также тех, кого вносили в список приговоренных к смертной казни в случае обнаружения. Колонна неумолимо ползла на юг. Но, несмотря на ужасные мучения, настроение солдат Первого и Двадцатого постепенно улучшалось. К тому моменту, когда мы достигли земель славных эдуев в сердце Галлии, в строю остались только самые сильные и стойкие. Оба легиона потеряли павшими и дезертирами примерно по десятой части, но те, кто продолжил марш на юг, шагали ровно и гордо, усердно тащили свою ношу и ждали с надеждой тот день, когда ее можно будет отбросить и когда им вернут их штандарт. Они знали, что подвели императора и теперь каждый шаг приближает их к искуплению вины.

Теплым дождливым днем, когда земля дышала паром, мы миновали Лугдун – на этот раз Калигула решил здесь не останавливаться. Армия направилась в Цизальпинскую Галлию, затем вглубь Италии и встала лагерем в пятидесяти милях к северу от Рима. Виниций поведал мне, что сенат выслал навстречу императору приветственную делегацию. Это было, мягко говоря, неожиданно, учитывая их натянутые отношения. Супруг предположил, что идею сенаторам подкинул Веспасиан, и я с готовностью согласилась с мужем. Этот страшный человек отправил в погребальные ямы такое количество высокородных тел, что ни один сенатор в здравом уме не станет игнорировать его предложения. Так или иначе, Калигула принял делегацию и сказал, что ему потребуется время, чтобы подготовить легионы и свиту к триумфальному чествованию.

Сенаторы наморщили лбы:

– Триумфальное чествование?

– Да, – подтвердил Калигула, в свою очередь сведя брови.

Он же не раз и не два отразил вылазки германцев, лично участвовал в боях и обагрил свой меч кровью варваров, а также провел самую успешную со времен отца кампанию на другом берегу реки и даже сумел вернуть утраченные аквилы легионов Вара. Он достиг всего этого с армией, которая до его прибытия была настроена против него и возглавлялась предателем! Несомненно, это триумф, а не жалкое хвастовство. У него есть все основания ожидать соответствующего чествования за подобные свершения.

Сенаторы пожали плечами. Никаких предложений на эту тему не было представлено в сенат, да никто и не представит, объяснили они Калигуле. Их послали поприветствовать императора Рима и пригласить его на ближайшее заседание сената в курии. Я живо вообразила лицо брата, когда он услышал эти слова.

Виниций вздохнул:

– Это тупик. Сенат не имеет никакого желания объявлять триумф Калигулы, хотя, надо сказать, этой чести удостаивались люди, совершившие гораздо менее значительные деяния, чем он. А Гаю нужен этот триумф. Его репутация серьезно пострадала благодаря усилиям сенаторов, а также из-за новости о том, что среди его легионов едва не вспыхнул мятеж. Триумф восстановил бы его престиж. Он не вступит в Рим без чествований, которые, как он полагает, ему причитаются по заслугам.

Тут озадаченно нахмурилась и я:

– А разве Гай не может сам себе его назначить? У него есть полномочия менять закон и наделять своих сестер правом присутствовать на играх, при этом решение о триумфе он не может самостоятельно вынести?

Виниций строго посмотрел на меня:

– Как раз к этому его и подталкивают восточные друзья. Когда они чего-то хотят, то просто берут это, независимо от того, что думают их подданные. Но Рим устроен не так. Об этом я постоянно напоминаю Калигуле. Император не автократ. Он первый среди граждан, а не священный царь. Если сенат дарует ему триумфальный прием, то народ воспримет это как поддержку императора со стороны городской элиты. Тогда есть надежда, что какие-то раны в обществе будут залечены. Но если Калигула сам объявит триумф в свою честь, то тем самым вобьет еще один клин между собой и Римом. А этого допускать никак нельзя.

Я замотала головой:

– И что же ему делать?

– Вариантов не слишком много, – пожал плечами мой супруг. – Мы подойдем к Риму, там он позволит легионам сбросить дополнительную ношу и тем самым решит хотя бы эту проблему. А потом встанет под стенами города лагерем и будет ждать, когда сенаторы передумают.

– А если они не передумают? – спросила я.

– Тогда я вижу только два пути. Или Калигула покинет Рим – может, вновь обоснуется в Лугдуне, – или войдет в город с помощью острой стали, как поступил когда-то Сулла.

– Ни один из этих вариантов ни к чему хорошему не приведет, – заметила я.

– Хотя бы он пошел в Рим, – прошипела Агриппина.

От удивления я заморгала. Это был первый раз почти за целый год, когда сестра вмешалась в нашу беседу, если не считать оскорблений и ругательств.