Калигула

Как всегда, Тиберий возлежал на позолоченном ложе и, подкрепляясь малосъедобными деликатесами, развивал мысль Гераклита о том, что изменения – это костяк, на котором крепится плоть вселенной. Из предыдущих диспутов я знала, что Тиберию эта идея не нравилась. Однако через полчаса дебатов мой брат благоразумно повернул аргументацию так, что теперь император отстаивал необходимость перемен, а Калигуле оставалось защищать куда более безопасную позицию, состоявшую в том, что стабильность первична, а перемены происходят по воле богов и людей. Действительно, наследнику никогда, никогда не стоит высказываться в пользу перемен в присутствии живого правителя.

Геликон, телохранитель императора, стоял позади ложа со скрещенными на груди руками и бесстрастным выражением лица. Помимо трех перечисленных персон, в помещении находились: Силан, с любопытством следящий за тем, как спорщики обмениваются репликами, и лениво попивающий вино стоимостью в два городских дома; Гемелл, который со скучающим видом ковырял зайца под соусом из перца и ферментированной рыбы; и, разумеется, я. В этот период я увлеклась теориями древних философов и горько сожалела, что в детстве меня заставляли изучать стили одежды и методы управления хозяйством, а не куда более интересные философию и историю. Таков печальный удел женщин, хотя себя в старости я рисовала не смиренной супругой, а кем-то вроде прабабки Антонии – полноправной хозяйкой дома, где кипит жизнь, где не иссякает поток интересных гостей и где нет места жестким правилам римского этикета.

Брат в очередной раз мастерски уступил победу императору, и мне пришлось сдерживаться, чтобы не зааплодировать ему. Правда, Тиберий все равно принял бы аплодисменты на свой счет. Тут открылась дверь, и все головы повернулись на шум. В зал вошли два стражника, встали по обе стороны от входа и вытянулись в струнку, а за ними появился управляющий. С низким поклоном он доложил о прибытии гостя.

Я не сомневалась, что это опять явился с визитом Макрон, но, к моему безграничному удивлению – я чуть не вскочила с места, – перед нами предстал Юлий Агриппа. За те полдюжины лет, что мы не виделись, он сильно изменился: стал взрослым мужчиной с широким, волевым лицом, непокорными волосами и глубоко сидящими зоркими глазами. Со времени нашей последней встречи ему сломали нос – и возможно, не раз, судя по его новой форме, широкой и плоской. Еще у него заметно потемнела кожа за время, проведенное на Востоке. Последние шесть лет Агриппа жил попеременно в Иудее, Египте и даже Идумее и, по долетавшим до нас слухам, успел обзавестись женой и детьми. Мы также слышали о его огромных долгах и бесконечных стычках с законом. Тем не менее принц, который вошел сейчас в императорский дворец, держался гордо, радовал глаз великолепным одеянием и был достоин каждой капли царской крови, которая текла в его жилах. Что еще лучше, он, несмотря на высокое происхождение и формальную независимость от Рима, отвесил низкий поклон императору в знак признания превосходства последнего. Тиберий на это расплылся в улыбке.

Моим первым порывом было броситься навстречу старому другу и тепло поздороваться, но, уже вставая, я заметила, что брат даже не пошевелился. Значит, нужно проявить осторожность. Калигула выжидал до тех пор, пока не убедился, что император улыбается искренне, и лишь тогда дружески подмигнул Агриппе.

Агриппа сделал несколько шагов и опустился на одно колено футах в десяти от Тиберия. Геликон на всякий случай придвинулся к императору, причем взгляд его был направлен не на гостя, а на двоих солдат-иудеев, вошедших вслед за Агриппой. Они были без оружия, но в форме, и волокли вдвоем какой-то объемный сверток.

– О божественный Тиберий, властитель Рима, я приветствую тебя от лица моего дяди Антипы, тетрарха Галилеи. – Он поднялся и, щелкнув пальцами, отступил.

Два иудея, стоявшие за его спиной, опустили свою ношу на пол и встали рядом. Не спуская глаз со странного бугра под фиолетовым покрывалом, Геликон загородил императора своим телом и слегка выдвинул из ножен замечательный гладиус с рукоятью в виде орла. Чтобы не случилось непоправимого, Агриппа поспешил сорвать покрывало, и перед нами предстал карлик в алой льняной тунике с украшениями из золота и в позолоченном венце на голове. Оказавшись вдруг у всех на виду, карлик вскинул обе руки, дважды обернулся вокруг себя и рухнул на пол в очень неловкой позе, с широко раскинутыми ногами. Геликон рассудил, что опасности нет, и опустил меч обратно в ножны, а император поднялся с ложа и в полном восторге захлопал в ладоши.

– Подарок от моего дяди, – пояснил Агриппа и улыбнулся. – Карлика зовут Барат, и при дворе Антипы не бывало еще столь изощренного танцора и актера. К тому же он обучен грамоте и хорошо знаком с трудами римских и афинских авторов.

Тиберий продолжал аплодировать: