Калигула

— Но я слышал, что из Юнит-Тентора приехал человек. В Юнит-Тенторе говорят боги. — Он поднял глаза. — Не бойся чересчур, Август. Он не утверждает, что ты должен умереть. Он только сказал, что смерть ходит рядом. Ходит, понимаешь? То есть он объявил, что мы можем её остановить...

Геликон, не вставая с колена, судорожно сжимал руку Гая Цезаря.

— Понятно, — сказал император, сам не ведая, почему так ответил. — Я привёл в готовность моих германцев, предупредил Херею.

Он встал и высвободил руку.

— Как только закончатся эти праздники, мы снова все увидимся.

Гай Цезарь быстро повернулся, и Геликон, всё ещё стоя на колене, смотрел, как он уходит широкими шагами в тесном и уже постоянном окружении непреодолимого эскорта слепо преданных ему германцев. Подумав, что император под надёжной охраной, юноша попытался отогнать навязчивые мысли.

Почти в этот же самый момент среди заговорщиков вдруг появился молодой племянник сенатора Валерия Азиатика и, торжествуя, с горящими глазами объявил, что трибун Домиций Корбулон, «брат этой проклятой ведьмы Милонии, сделавшийся хозяином Рима за её постельные заслуги», неожиданно отправился в Мизены. Как в своё время Германик в Антиохии, император остался один.

ЯНВАРСКОЕ УТРО

Он проснулся ещё затемно — на ночь он оставил щёлочку в ставнях и не до конца задвинул шторы, — один в комнате, в хрупкой тишине, полной пугающих теней. Император никого не позвал, не издал ни звука, а просто лежал с закрытыми глазами. Тишина ничем не нарушалась, и он поднял веки.

Начинался день. Всё так же один, не позвав слуг, император встал и нашёл Геликона, примостившегося на тюфяке сразу за дверью. Юноша резко проснулся и стал вставать. Император погладил его по голове, по коротко остриженным блестящим волосам, как собачонку по спине.

Геликон схватил его руку, приложил к щеке и с любовью поцеловал.

— Этот человек из Юнит-Тентора... — прошептал он. — Мне страшно.

Император улыбнулся ему:

— Приходи ко мне под вечер с этими проектами по Египту, обсудим...

Спускаясь по лестнице, он вдруг решил зайти к Милонии и маленькой дочурке Друзилле, в комнаты своей новой семьи, обретённой после того, как старую листок за листком всю ощипала смерть до полного одиночества на Капри. Семья, островок его абсолютно личной жизни, пристанище свободных человеческих чувств, без помех, без тревог, без лицемерия, — закрытый от всех чудесный садик. На новой вилле в самом деле появился такой садик. «Пардес», как говорили персы. А мы будем говорить «парадиз».

Девочка узнала его, засмеялась и попросилась на руки. И это тоже была абсолютная любовь. Пока он играл с дочкой, за спиной появилась Милония, удивлённая и обрадованная его приходом, так как он не появлялся уже два дня. Обняв его, она прошептала:

— Мне сказали, что будет мальчик, это написано в звёздах... Он родится под знаком Девы, как ты.

Гай Цезарь резко обернулся и посмотрел на неё, затаив дыхание, так как ещё ничего не знал. Но ей казалось, что она уже много сказала, и она замолчала. Он подумал, что это самое полное счастье, доступное ему в данный момент во всей империи. Счастье, которого не было ни у Августа, ни у Тиберия, — наследник власти.

Но Милония, пока он в порыве чувств обнимал её, после своего счастливого молчания прошептала:

— Прошу тебя подумать об имени. Мне сказали, что имя долго искали среди звёзд, но ничего не смогли прочесть...

Внезапно ощутив холод, он разжал объятия и пообещал: — Скажу тебе завтра.

А выйдя из комнаты, позвал Каллиста.

— Хочу сейчас же встретиться со жрецом из Юнит-Тентора.

Но Каллист, мгновенно посуровев, посоветовал ему не нарушать тревожным разговором безмятежность праздника и не посылать гонца в Рим из-за каких-то слухов. И император, поколебавшись, решил:

— Поговорю с ним завтра.

Он не заметил, как бледные губы Каллиста тронула едва заметная улыбка.

ЗАЛ ИСИДЫ

— Ах! — с безумной радостью воскликнул молоденький мим Мнестер, очаровательный любимец публики.

Исполняя в новом зале Исиды бесконечно чувственный танец, он то изгибал, то резко выпрямлял своё стройное тело, словно натягивая гибкий лук со стрелой.

— Это место задумано богами, чтобы пустить меня в танец!

Тяжёлые канделябры вдоль стен и свисавшие с потолка бронзовые светильники с десятками ламп освещали мягким светом позолоту стен, апсиды и свод чудесного зала, который мы — найдя через две тысячи лет — назовём залом Исиды.