Калигула

В то время как их сообщники были потрясены лютым приговором, Херея не проявил никаких чувств, как не проявлял их десятки раз, отдавая приказы на убийство. Офицера, ответственного за приведение приговора в исполнение, который опытным глазом уже прикидывал технические трудности, как поднять такое тяжёлое тело с привязанными к кресту запястьями, он прямо попросил поторопиться.

— Нечего жалеть, — сказал Херея. — Мне противно жить под властью этих новых хозяев.

Палач удовлетворил его просьбу, насколько это возможно в такой страшной смерти. И Херея умер, не издав ни звука.

Клавдий с внезапно проснувшимся достоинством запретил праздник в этот кровавый день двадцать четвёртого января. В остальном же он полностью подчинился оптиматам и с лёгким сердцем велел разрушить всё, что могло потревожить новый режим и неприятно напомнить о старом.

— Я позабочусь о Египте, — сурово заявил Секстий Сатурнин и с энтузиазмом составил список строек, которым надлежало сгинуть в песках пустыни.

Тщетно за семь лет до того египетские жрецы надеялись, что через двадцать веков Феникс восстанет из пепла.

И в Риме тоже густая пыль покрыла новые руины. Храм Исиды вместе со всеми украшениями из бирюзы и слоновой кости, кварцевыми, гранитными и диоритовыми статуями, хрупкими папирусами был яростно сожжён вопящей тёмной толпой. Стоя перед портиком, Валерий Азиатик тогда заметил с едкой неприязнью:

— Разрушать памятники врагу, должно быть, приятнее, чем купить девственницу в Вифинии. Но я слишком стар, чтобы осмелиться сравнивать.

В первый год своего правления молодой Гай Цезарь опрометчиво сказал: «Люди горюют из-за незначительных материальных затруднений, но ради новой мечты, особенно если она кажется неосуществимой, они могут дойти до края земли».

Победители запомнили это, и мраморные корабли, что легко плавали на тихих водах озера Неморенсис, были вдруг атакованы двумя преторианскими когортами, неожиданно вооружившимися рабочими инструментами.

— Покончить с ними засветло, — крикнул с высоты своего коня командовавший этим мероприятием трибун, — чтобы ничего не осталось!

Со своей обычной боевой яростью преторианцы запрыгнули на корабли. Несколько человек из окружных деревень, увидев, как к озеру спускается шумная группа всадников, в страхе остановились посмотреть. Преторианцы набросились на ошеломлённых, спрятавшихся в хеме жрецов, не знавших, то ли умолять о пощаде, то ли пытаться защищаться. Их выволокли на палубу, зарезали и бросили в воду мёртвых или ещё бьющихся в агонии. Пока трупы в белых одеждах ещё плавали, в озеро стали вперемежку швырять вазы, арфы, систры, статуи, и всё это быстро поглотила вода.

Зрители убежали и рассеялись по лесу, гадая, к чему бы такое разорение.

— Они убили императора! — заявил кто-то.

Преторианцы обрубили якоря и за канаты подтянули корабли к берегу, а там разграбили, взяв всё, что могли, вплоть до бронзовой черепицы.

В лихорадочной ярости, смешанной с суеверным страхом, трибун крикнул:

— А теперь утопите эти колдовские каркасы, пустите ко дну! Чтобы на плаву не осталось ни щепки. Приказ императора!

Солдаты спешили больше его. Задыхаясь от усталости, одолеваемые зловещими мыслями, они с яростью опрокидывали в трюмы телеги камней и песка, отдирали доски и выбивали дно топорами, а под конец бросили в воду свои осквернённые злодейством инструменты и с облегчением спрыгнули на берег.

Спрятавшиеся в кустах на склонах холмов вокруг озера крестьяне, которые пронесут эти воспоминания через поколения, молча наблюдали. Несмотря на пробоины, прошло немало времени, прежде чем вода заполнила прочные корпуса, рождённые фантазией Евфимия. Корабли с изящной неторопливостью начали тонуть только к вечеру, в то время как самого Евфимия в цепях увели с мизенских верфей на глазах у потрясённых подручных.

Ме-се-кет с мощными бимсами и длинными вёслами погружался ровно, и было видно, как он с лёгким всплеском скрылся в глубине, превратившись в темнеющую в воде тень.

Ма-не-джет, когда вода начала заполнять его палубу, оставшуюся без вёсел и парусов, задрожал своими золочёными постройками, хем с выбитыми дверями рухнул, превратившись в массу обломков, и золотой корабль ушёл носом в глубину.

На берег нахлынула волна, и над кораблями императора сомкнулись тихие воды и грязь — на тысячу девятьсот лет.

ИСТОРИКО-АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ ПОЯСНЕНИЯ

I CASTRA STATIVA НА БЕРЕГАХ РЕЙНА

Калига. Обувь, которую носили сотни тысяч завоевателей на самых отдалённых окраинах империи, воспроизведена на множестве барельефов и триумфальных статуй. Эта обувь, вдохновившая легионеров Рейнского рубежа придумать маленькому Гаю Цезарю ласковое шутливое прозвище Калигула, то есть «сапожок», была действительно очень прочной. Один её экземпляр, потерянный каким-то легионером в римской Галлии, можно увидеть в Музее средневековья города Клюни. Другие экземпляры находили даже в Британии.