Калигула

Он запнулся, осознав, чем рискует, если этот парень не способен его понять или, наоборот, если эти грозные предсказания его не волнуют, потому что он уже сам всё обдумал.

Но Гай спокойно ответил:

— Ты прав.

Макрон схватил его за плечо.

— Сегодня у нас двоих есть нечто такое, чего нет у других. У меня — когорты, и если я пойду на Рим, он будет у меня в кулаке. А у тебя — имя твоего семейства, слава отца... И ты молодой, не внушаешь страха...

Он рассмеялся.

Рассмеялся и Гай, уставший изображать тупую невинность взгляда. Он подумал: «Вы ещё не знаете, что такое страх; ничего, у вас будет время его увидеть».

— А если у нас не получится? — спросил он Макрона.

— Тебя убьют. И меня тоже. Но если получится...

— Ты прав, — спокойно повторил Гай.

— Так ты согласен? — переспросил Макрон, задыхаясь от нетерпения, и увидел, как Гай кивнул. — Так я еду в Рим?

— Езжай, — велел тот.

Это был его первый приказ, и он постарался не проявить охвативших его чувств.

ЭННИЯ

Невий Серторий Макрон был отличным наездником и не знал усталости. Его люди говорили, что, несмотря на тройное имя, в нём, должно быть, течёт варварская кровь. Он выбирал крепких и тяжёлых коней без проблем с копытами и сухожилиями, коней, которые не шарахались от ночных теней, потому что любил скакать ночью, при луне, в неверном свете смолистых факелов, часами, как варвары-скифы. И вот, оставив на вилле Юпитера молодую, яркую, невежественную жену Эннию, он поехал в порт и сел на одинокую либурну, чтобы высадиться в Мизенах и пуститься по Римской дороге.

Едва либурна отделилась от мола, Энния села рядом с Гаем в уже знаменательном библиотечном портике, осмотрелась, провела пальцами по его волосам, взъерошила их, пощекотала за ухом и засмеялась.

— Уже неделю я умирала от желания сделать это.

Он оторвал глаза от чтения и улыбнулся: ему пришла в голову довольно грубая мысль, что эта женщина похожа на тех ретских девок из барака в каструме.

А она, продолжая хохотать, провела двумя пальцами по его губам и дала на мгновение ощутить отполированный ноготь.

— Хочу поиграть, — сказала она. — Думаю, я знаю игры, которых ты и не представляешь...

Энния сбросила с плеч платье, как много лет назад та бедная женщина в дождливый день на берегах Рейна.

Он смотрел на неё со своей обаятельной улыбкой, а она чуть отошла, словно оробев. Гай спросил себя, где Серторий Макрон раздобыл такую женщину, чтобы привезти её сюда, на императорскую виллу. От неё сильно пахло благовониями и, похоже, потом. Её тело двигалось под туникой — видимо, под ней женщина была совершенно голая.

Гай на мгновение усомнился, что Макрон справится со своей задачей, если мог подумать, что такая женщина способна завлечь его — его, который в доме Антонии привык к окружению рабынь с шёлковой кожей, стройных, как тростник, обученных матерями — жрицами в сирийских храмах любви; его, который успокаивался и засыпал в любовных ласках Геликона. Энния положила руку ему на колено и погладила, а он встал и сказал ей:

— Пойдём. Я знаю, где мы сможем поиграть.

Только на следующий день Гай узнал, что вульгарная Энния, жена префекта Макрона, не испытывавшего никакого почтения к астрологическим трудам, приходится племянницей как раз всемогущему астрологу Фрасиллу. И его скептическая подозрительность относительно возможностей Сертория Макрона сменилась восхищением.

Тиберий, казалось, ничего не замечал, даже того, что быстро подметил весь двор, а именно что Невий Серторий Макрон толкнул свою жену в объятия молодого Гая. «Он склонил этого юнца на свою сторону посредством своей жены Эннии, изобразившей любовь», — благопристойно напишет Тацит.

— Все говорят, — шепнул Геликон, смущённо улыбаясь, — что ты и Энния...

Гай тоже улыбнулся и ответил, что на этом острове некуда деться от скуки и надо хоть раз оторваться от книг. Энния была доступна и шумна.

— Все говорят, что Макрон — дурак, — настаивал Геликон.

И Гай в конце концов ответил, что Макрон просто уверен в нём. Геликон поколебался, так как это утверждение противоречило очевидному.

— Что смеёшься? — сказал Гай. — Вера может принимать разные формы. Если уверен в слуге, доверяешь ему охранять сокровища, если уверен в лошади, ставишь эти сокровища на её победу в цирке.

Он снова непроизвольно улыбнулся, но уже не наивно и глуповато, как виделось многим, а плотно сжав свои красиво очерченные губы. Годы одиночества, тайных слёз и страха сделали его ум недоверчивым к искренности и милосердию, а долгие молчаливые размышления научили защитной хитрости.

— Не бойся, — погладил он Геликона по голове. — Вот увидишь, своей женой Макрон связал себя со мной крепче, чем думает.

После жары пошёл дождь, и бурное море обрушило на скалы тяжёлые пенистые валы. Гай провёл этот день за рисованием. Потом открыл один маленький измятый кодекс, полистал его и заметил рисунок, нанесённый смутными штрихами, — как будто бы дом у реки.

— Что это? — спросил Геликон, придвинувшись ближе.

Это был Нил, Юнит-Тентор, дни юности, когда Гай на борту лодки рисовал, а Залевк держал чернильницу.