Читаем Калигула, или После нас хоть потоп полностью

Император вспомнил: это и в самом деле так, толстяк не лжет. "Эти все действительно меня безумно любят, -- с иронией подумал Калигула. -- Любят, потому что меня и государство, что одно и то же, могут обдирать. Ладно. Но мне ваша игра ясна. Я с вас тоже кое-что сдеру, миленькие, да не однажды, как советует близорукий Макрон, я буду делать это постоянно, как советует Луций".

Император благосклонно кивал.

-- Я, -- напыщенно начал Авиола, -- я давно уже подумываю, -- при этих словах император скользнул глазами по Макрону, который сидел, уставившись в стол, -- что когда перед Новым годом соберется сенат, то нужно будет предложить, чтобы тебя, цезарь, почтили титулом, какого ты заслуживаешь. Сам я предложу величать тебя "Dominus"[*] одно из почтеннейших, какие...

[* Господин (лат.).]

Калигула поднял руку.

-- Ты очень любезен, -- произнес он милостиво, -- но я не заслуживаю... -- Новое движение руки заставило Авиолу умолкнуть. -- А теперь давайте договоримся о покупке или, если тебе угодно, об обмене твоей виллы в Анции на один из моих летних дворцов. Луций Курион несколько раз уже посетил тебя по этому делу, и ты, конечно, все успел обдумать. Мне нужна эта вилла. Она мне нравится.

Макрон вытаращил глаза. Так вот зачем ходил Луций во дворец Авиолы!

Император разглядывал пиниевую рощу за спиной Макрона. Роща по крутому склону спускалась к реке, бегущей с гор, на волнах белые гривы. О, это будет волнующее зрелище -- Ливия Орестилла в заросшем пиниями гнездышке Авиолы. Лакомый кусочек...

-- Потолок в триклинии выложен золотыми пластинками, -- предупреждал Авиола. -- Из любви к тебе я с радостью обменяю виллу...

"Разбогатевший болван, никакого вкуса, -- подумал Луций. -- Сует золото куда попало, только бы изумить всех".

Упоминание о золотом потолке заставило императора перевести речь на другой предмет. Гости хорошо знают его коня Инцитата. Это настоящий клад. Восьмое чудо света. Он выигрывал и будет выигрывать все состязания. Он прекрасен, прекрасен, как божество, влюбленно продолжал Калигула. Ты обратил внимание на его глаза, Луций? Еще бы нет. Ты, такой знаток. Это человеческие глаза, дорогие, чудные женские глаза, полные любовной неги; а его походка? У какой танцовщицы найдете вы такую гордую и величавую поступь? С ним не сравнится даже Терпсихора! Даже сама Диана! Это не походка, а гимн. А его ноги в галопе, в карьере? Почему у нас нет поэтов, которые в блестящих гекзаметрах увековечили бы красоту божественного бега Инцитата? Я обожаю его, я бредил им во время болезни... Но, к делу. Я хочу построить для него новую конюшню. Она будет из дельфийского мрамора. Лежать он будет, мой любимец, на драгоценных коврах, ухаживать за ним будут рабы, а перед состязаниями, по крайней мере неделю, его конюшню будет охранять когорта солдат, чтобы покой Инцитата ничем не нарушался. Не знаю только, из чего ему сделать колоду. Как вы рассудите? Он обращался к Луцию и Макрону.

-- Из кедрового дерева, мой цезарь, -- предложил Макрон.

-- Из алебастра, -- сказал Луций и невольно усмехнулся: так страстно Калигула не любит даже свою сестру Друзиллу!

Император отрицательно покачал головой.

-- Нет. Колода будет золотая.

-- Превосходно! Великолепно! Блестяще!

-- Конюшня обойдется в семь, а если считать золотую колоду, то в десять миллионов сестерциев, но Инцитат этого заслуживает!

Макрон и Луций восторженно согласились. Инцитат действительно редкостный конь. Авиола под столом вонзил ногти в ладони. Не сплю ли я? Может, брежу? Разве император обезумел? На конюшню выбросить десять миллионов? Минерва, богиня разума, ты слыхала такое? Разве такая трата может окупиться? Конь выигрывает состязания! Ну хорошо, так честь и слава ему за это, и довольно.

Император опять перескочил на другое, он делал это часто:

-- Нужно прийти к решению по главному пункту, друзья мои. Забота о благополучии и развлечениях римского народа повыпустила крови из казны, эрария и фиска. Необходимо большое поступление денег: на нужды народа, на игры и на постройки, которые я задумал произвести. Опытный финансист Авиола, конечно, даст мне совет. Я достроил храм Августа и театр Помпея...

-- Великолепно! -- льстиво воскликнул Авиола.

-- Я хочу, кроме того, построить здесь, на Палатине, новый дворец и соединить его с Капитолием, чтобы в любой момент я мог пойти поклониться Юпитеру Громовержцу.

Все громко восторгались великолепной мыслью, посетившей императора.

-- Я хочу разбить в Ватиканской равнине сады, каких Рим еще не видывал. Я построю новый цирк. Потом новый водопровод, вода будет поступать с Сабинских гор, старый Аппиев водопровод уже не справляется, потом новый амфитеатр для гладиаторских игр и несколько сооружений вне Рима...

Луций восторженно прервал его;

-- История еще вспомнит, каким императором был Гай Цезарь!

-- Мне нужно много денег, дорогой Авиола. Нужно найти средства для повышения доходов.

Авиола посмотрел на императора, но, прежде чем он успел произнести слово, цезарь добавил:

-- Мне не хотелось бы сокращать расходы, а именно это всегда советуют финансовые мудрецы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций
1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций

В монографии, приуроченной к столетнему юбилею Революции 1917 года, автор исследует один из наиболее актуальных в наши дни вопросов – роль в отечественной истории российской государственности, его эволюцию в период революционных потрясений. В монографии поднят вопрос об ответственности правящих слоёв за эффективность и устойчивость основ государства. На широком фактическом материале показана гибель традиционной для России монархической государственности, эволюция власти и гражданских институтов в условиях либерального эксперимента и, наконец, восстановление крепкого национального государства в результате мощного движения народных масс, которое, как это уже было в нашей истории в XVII веке, в Октябре 1917 года позволило предотвратить гибель страны. Автор подробно разбирает становление мобилизационного режима, возникшего на волне октябрьских событий, показывая как просчёты, так и успехи большевиков в стремлении укрепить революционную власть. Увенчанием проделанного отечественной государственностью сложного пути от крушения к возрождению автор называет принятие советской Конституции 1918 года.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Димитрий Олегович Чураков

История / Образование и наука