Читаем Калигула, или После нас хоть потоп полностью

В спальне Ливиллы преобладал оранжевый цвет, волосы сестры императора были каштановые, ковер коричнево-желтый. Цвета бескрайней пустыни, выжженной солнцем; бирюзовый пеплум на ней казался в этой жаркой пустыне озерком. Она стояла на коленях и рылась в сундучке из кедрового дерева, обитом золотыми обручами.

Луций в белой тунике лежал на спине на ложе, глаза его были закрыты, однако он не спал, не мог спать, Ливилла -- это не успокоение, это горячий песчаный вихрь, ослепляющий глаза, иссушающий дыхание, рвущий нервы.

Ливилла разбирала драгоценности, каждое украшение стоило нескольких сотен рабов.

-- Смотри на двери, Луций. Как бы он сюда ненароком не ворвался.

-- Не явится. Он спит.

Ливилла посмотрела на Луция.

-- Разве он когда-нибудь спит? Даже боги не посылают этому чудовищу сон. Хоть бы он издох от этой бессонницы! У Друзиллы украл все драгоценности. Наша дурочка Агриппина сама отдала свои. Только мне удалось кое-что от него спрятать. Посмотри. Ожерелья. Вот это жемчуга, посмотри. Спрячешь это у себя? Ничего не возьмешь?

Луций, оскорбленный, привстал. Ливилла засмеялась:

-- Золото весит больше, чем родственные и всякие Другие связи. Посмотри! Венок из золота с бриллиантом. Пойдет ли он тебе?

Она встала, заставила его присесть и возложила венок на светлые волосы Луция.

-- Ф-и-и! Золото на соломе теряется. Одноцветно. И он тебе мал. -- И добавила насмешливо: -- Дубовый, императорский, да? Тот бы тебе подошел. Поэтому ты за мной бегаешь...

-- Ливилла!

-- Тебе сначала пришлось бы перещеголять нашего незаменимого Авиолу.

-- Для этого мне пришлось бы обзавестись золотыми рудниками.

-- Или смелостью. У Авиолы тоже только одна голова. Он уже донес и спровадил не одну парочку богачей, и теперь...

-- Даже спровадил? О боги, какие выражения! Как будто ты не знаешь сентенции Сенеки, что жизнь -- это борьба. Чем выше человек, тем больше у него врагов. И быть жалостливым к неприятелям? Авиола, говоришь? Моя дорогая, имей я столько, сколько имеет Авиола, и я справился бы с этим без труда. Но выжать, как он, из всего золото, я не умею.

-- А разбрасывать золото ты умеешь. Я, конечно, тоже. Вот тебе кольцо на память. На камне изображена Диана, целомудренная богиня. Да здравствует целомудрие богинь! Все остальное спрячь у себя в саду. Когда наш государь однажды раз и навсегда уснет, ты вернешь это мне. -- Она задвинула сундучок в укрытие под ложем и продолжала: -- Твой Сенека предсказывает, что будет конец света из-за падения нравов. Это в первую очередь касается моего дорогого брата. И меня это тоже коснется, но чем позже, тем лучше. Каждый день хорош. Живи одним днем, сказал мудрец.

Упругими шагами она ходила по спальне в прозрачном пеплуме, пытаясь расшевелить Луция. Но он не реагировал. Ливилла нахмурила брови.

-- Раньше ты глаз с меня не сводил. До небес превозносил мою красоту. Все, что у меня есть, прекрасно. Это. И это. И вот здесь. Сразу было видно влюбленного! Хмель уже прошел?

Луций вскочил и обнял ее. Его слова дышали страстью:

-- Ливилла! Моя божественная!

-- Не утруждай себя. Ляг, -- заставила она его прилечь. -- Знаю, что я тебя немного утомила. Да и твое положение тебя изматывает. Тобой полон Рим. Такого о Макроне, твоем предшественнике, не говорили. Молодежь тебя боготворит. -- Она состроила гримасу. -- Луций Курион! Наш идеал! Наш идол и кумир от прически до сандалии, от движения руки до произнесенного слова. Своему братцу Гаю я этого не буду говорить. Он начнет завидовать, а если он завидует, то ему в голову приходят дурные мысли. Ну, успокойся. Вот тебе вино. Подкрепись для своей голодной Дианы. Ты пойдешь сегодня со мной на домашние игры?

-- Куда?

-- На домашние игры. Это пытки заключенных, которые так любит мой братец. Вчера там было такое... Гай взял из рук раба плетку и стегал ростовщика Декана сам. Он так по нему хлестал, что яркая кровь брызгала во все стороны, Декан ревел, а Гай от усердия даже свалился. Ты бы посмотрел на это. Он икал, как конь перед финишем. Потом Декана били рабы. А этот старый пройдоха Херея уставился на меня вместо того, чтобы смотреть на пытаемого. Дядюшка Клавдий хотел уйти, но Гай его не отпустил. Подожди, закалишься, сказал он. Клавдий начал бледнеть. Я умирала от смеха. А где ты был вчера. неверный? Гай тебя разыскивал. -- Она начала передразнивать: -- "Где моя правая рука, где Луций?"

-- Я был в Тибуре. Гатерий Агриппа пригласил меня на свою виллу на ужин, а потом предложил мне ее в подарок.

-- Что он хочет за это?

Луций пожал плечами.

-- Ничего. Это просто подарок.

-- Ясно, подмазывается, чтобы потом взамен любимчик императора прикрыл глаза на какое-нибудь его злодейство. Это у тебя хорошо получается, Луций. Твое положение приносит тебе прибыль, даже когда ты спишь? Сколько вилл ты уже приобрел таким образом?

-- Достаточно, -- сказал Луций, встал и добавил шутливо: -- Я буду богатым женихом...

-- Ты снова об этом?

-- Никогда не перестану, божественная Ливилла. Моя драгоценная.

Ливилла перебила его, подражая голосу Луция:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций
1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций

В монографии, приуроченной к столетнему юбилею Революции 1917 года, автор исследует один из наиболее актуальных в наши дни вопросов – роль в отечественной истории российской государственности, его эволюцию в период революционных потрясений. В монографии поднят вопрос об ответственности правящих слоёв за эффективность и устойчивость основ государства. На широком фактическом материале показана гибель традиционной для России монархической государственности, эволюция власти и гражданских институтов в условиях либерального эксперимента и, наконец, восстановление крепкого национального государства в результате мощного движения народных масс, которое, как это уже было в нашей истории в XVII веке, в Октябре 1917 года позволило предотвратить гибель страны. Автор подробно разбирает становление мобилизационного режима, возникшего на волне октябрьских событий, показывая как просчёты, так и успехи большевиков в стремлении укрепить революционную власть. Увенчанием проделанного отечественной государственностью сложного пути от крушения к возрождению автор называет принятие советской Конституции 1918 года.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Димитрий Олегович Чураков

История / Образование и наука