Калигула, или После нас хоть потоп

Воцарилось молчание. Молчание испуганное, но согласное. Что сказать, чтобы притупить острие этой правды?

Макрон беспокойно шевельнулся в кресле. Император посмотрел на него и кивнул головой в сторону чаши. Макрон отпил из чаши Тиберия и поставил ее перед императором.

Нерва наблюдал за рукой императора, потянувшейся к вину. Эта рука управляет огромной империей, в старческой жилистой руке сосредоточена вся власть над миром, она подписывает смертные приговоры сенаторам, которые подняли голос против императора, а их семьи одним мановением этой руки разоряются и отправляются в изгнание. Жестокая рука! Но эта же рука руководила победными сражениями, наладила управление и оборону империи, привела в порядок государственную экономику и прочно сохраняет мир. Рука императора трясется, поднося чашу ко рту. Слабость? Старость? Страх?

Нерва задумчиво наблюдает за императором. "Одиннадцать лет мы живем здесь вместе. Когда мы перебрались на Капри, ты был другим. Вечерами мы бродили по галерее, увитой виноградом, среди мраморных скульптур. Ты любил стихи, музыку, философию, экзаменовал нас, своих друзей, по мифологии и исправлял наш греческий язык. Потом ты внезапно изменился. Измена Сеяна? Да, понимаю, -- уговаривает себя Нерва. -- Но не зашел ли ты слишком далеко? Зачем столько жестокости и крови, Тиберий? Ты думаешь, что изменишь свою судьбу, если насилием решишь судьбы других? Я знаю, ты боишься за жизнь свою и за империю. Страх обвил твою шею, шею твоего величия, и душит тебя. Ты этого не чувствуешь? Ты хочешь купить себе жизнь тем, что уподобишься черни?"

Император пил медленно, размышляя, Макрон жадно опустошил чашу. Нерва не прикоснулся к вину, продолжая дальше свой безмолвный разговор с императором.

"Мне жаль тебя, что ты от страха не можешь спать. Мне жаль и тех, которых ты уничтожил, преследуемый мыслью, что они хотели уничтожить тебя. Конечно, так было не всегда. Куда исчез мудрый и просвещенный правитель, каким ты был долгие годы? Я вижу вокруг только потоки крови и боюсь этого. Я боюсь за тебя. Сможет ли Сенека смягчить твою жестокость? Хотя бы немного..."

Макрон несколько раз вопросительно посмотрел на императора, но не решился его побеспокоить.

На дворе поднялся ветер. Он бился о высокие стены виллы, нес с собою грозу.

Тиберий, разглядывая хрустальную чашу с красным вином, думал о римском сенате. Шестьсот человек против одного. Это бесконечное сражение началось сразу же после того, как он принял от Августа императорский перстень. Ждали, что он, августовский военачальник, будет заниматься только армией и оставит за ними решение внутренних вопросов. Но Тиберий разгадал их игру: они хотели использовать свою власть для обогащения, для того чтобы, прикрываясь патриотическими речами и фразами, снова и снова увеличивать свои состояния и грабить государство.

"Нет, дорогие! Я получил империю, чтобы удержать ее великой и могущественной. И я не отдам ее на растерзание. Кто кого? Сначала удар нанес я: издал закон против роскоши и закон против прелюбодеяния. Они возмутились. Утверждали, что я ограничиваю свободу Рима. Начали готовиться к выступлению против меня активнее. Был раскрыт первый заговор. Я ответил на это законом, от которого у них дух занялся: закон об оскорблении величества. Падали головы, на освободившиеся кресла в сенате я посадил новых людей, выходцев из низов. Потом они стали бояться Друг друга. И теперь они поддакивают каждому моему слову, униженно ползают передо мной, но их ненависть безгранична".

За стенами виллы бушевал ветер, ломал оголенные ветви деревьев. Внизу рычало море, с грохотом разбиваясь о скалы.

Императору вспомнилась далекая буря: как-то он путешествовал со своим приближенным Сеяном. Они спрятались в пещере, когда началась буря. В пещеру ударила молния, обвалилась скала, посыпались камни. Сеян притянул императора к себе и, наклонившись над ним, телом прикрыл его от падавших камней. Тиберий видел над собой лицо Сеяна, орошенное потом, вздувшиеся жилы на висках и руках, вцепившихся в стену пещеры. Тогда Тиберий встал, крепко обнял Сеяна, дал ему неограниченную власть, доверился ему во всем.

У Сеяна всюду были глаза, он знал все. Все для императора! Под этим лозунгом началось преследование сенаторов. Ни один заговор не остался нераскрытым, ни один бунт не остался безнаказанным. Сеян был на своем месте.

Только пять лет спустя один обвиняемый признался под пытками, что именно Сеян отдал приказ отравить сына Тиберия Друза, что по его приказу умерла Агриппина, вдова Германика, и оба ее старших сына, он сам стоит во главе заговора против Тиберия и мечтает о троне.

Жестоко отомстил отец за потерю сына, император -- за измену. С тех пор в стране воцарился страх. Император не верил уже никому. Подозрительность его росла, в каждом он видел врага. Оборотной стороной страха стала жестокость. Он тосковал по родному Риму, но войти в Вечный город не решался. Он не хотел смотреть на лица, которые жаждали только одного: видеть Тиберия в Тибре.