Калигула, или После нас хоть потоп

Фабий доел и перевернул кружку вверх дном. У него теперь великолепное настроение, радость его рвется наружу. Архимим, главное лицо труппы, его тщеславию льстила возможность показать, кто заправляет в труппе и как заправляет.

-- Покажи-ка мне новичков! -- громко приказал он Кару. Трактир притих, все уставились на актеров.

Тит Муран был хорош собой. Вьющиеся волосы, подернутые поволокой глаза, мягкий и гибкий голос.

-- Что-нибудь из Катулла, юноша, -- приказал Фабий и, эффектно сложив руки на груди, прислонился к стене.

Молодой человек поклонился и начал:

Спросишь, Лесбия, сколько поцелуев

Милых губ твоих страсть мою насытят?

Ты зыбучий сочти песок ливийский

В напоенной отравами Кирене,

Где оракул полуденный Аммона...

[Перевод А. Пиотровского (Катулл. Тибулл. Проперций. М., 1963)]

Фабий жестом остановил юношу.

-- Не понятно, почему все выбирают эти унылые стихи? Почему не вот это, например?

Фурий! Нет у тебя ларя, нет печки,

Ни раба, ни клопа, ни паутины,

Есть отец лишь да мачеха, которым

Камни дай -- разжуют и их отлично...

[Перевод С. Ошерова (там же).]

-- Ты слышал! -- наклонился Руф к Лупу. -- Ни раба, ни клопа, ни паутины. Подстрекательством попахивает, а?

-- Да брось ты, пей лучше! У него ведь и впрямь ничего нет!

-- Продолжай, Муран, -- велел Фабий.

Юноша покраснел, он не мог продолжать, он не знал этих стихов. Фабий усмехнулся.

-- А стойку умеешь?

Муран неуверенно посмотрел на грязный пол. Потом на свои руки и опять на пол.

-- Чистюля! -- язвительно бросил Фабий.

Юноша наклонился, решительно уперся ладонями в грязный пол и сделал неуверенную, неумелую, колеблющуюся стойку.

Фабий окинул взглядом зал и исподлобья усмехнулся. Никто не успел и глазом моргнуть, как он вскинул свое сильное тело на стол средь кружек, опираясь на одну руку, даже хмельная тяжесть в голове ему не помешала. Буря аплодисментов. Фабий принял их с улыбкой и сел. Скавр потряс своей кружкой и восторженно заорал:

-- Ясно вам! На одной руке! На столе! Мой сын!

-- Ну, придется тебе поучиться, Муран. Следующий!

Юноша отправился на свое место, будто его водой окатили, и по знаку Кара к Фабию подошла темноволосая девушка. Она шла легко, мягко ступая, огромные горящие глаза не отрывались от Фабия.

-- Красивая девушка! -- раздался чей-то голос.

Фабий почувствовал беспокойство. Эти глаза выводили его из равновесия. Он понимал, что весь трактир смотрит на него, и принял вид господина, разговаривающего с рабыней. Выпитое вино разгорячило его.

-- Что ты умеешь?

-- Танцевать.

-- Танцевать... -- Он неприятно засмеялся. -- И это все? Больше ничего?

Она откинула назад голову:

-- Больше ничего.

-- Маловато ты умеешь, девушка. Ну, увидим. Ноги покажи! -- приказал он и сам с удивлением услышал свой хриплый голос. Голубой хитон прикрывал ее колени. Она отступила на шаг. У нее были стройные лодыжки.

-- Выше! Подбери хитон!

Скавр встал, навалился на стол и пьяно заорал:

-- Так, так! Выше! Выше!

К нему присоединился маленький толстый Руф:

-- Выше! Выше!

Девушка стояла не шевелясь, как бы не понимая, к ней ли обращаются.

-- Что смотришь? Не поняла? Подними хитон!

Она покраснела, краска разлилась по шее и плечам. В глазах загорелось упрямство. Она не пошевелилась.

Вино распаляло Фабия, а неожиданная стыдливость девушки только раззадоривала его. Он шагнул к ней, потянулся было к хитону. Девушка изо всех сил ударила его по руке и убежала. Никто даже опомниться не успел. Все хохотали. Фабий стиснул зубы и побледнел. Такого с ним еще никогда не бывало. И это на людях. Ладно же, и он ловко обратил все в шутку:

-- А ведь прелестно! Целомудренная девица будет танцевать Ио, бегущую от Зевса. -- Он рассмеялся, но смех его звучал не без фальши. Тогда он властно махнул рукой.

-- Кто еще?

Ганио поворачивал над огнем вертел и ехидно ухмылялся.

Блондинка подлетела козочкой, она сыпала словами и улыбками. Звали ее Памфила. Сверкая белыми зубками, она, чтобы показать себя, повернулась на месте и плотоядным, источающим кармин ротиком затараторила роль благородной римской девушки, влюбленной в гладиатора.

Сделав вид, что Памфила ему понравилась, Фабий смотрел на нее пьяными глазами и улыбался. А когда она кончила свои вздохи по гладиатору, он посадил ее рядом с собой и стал угощать вином. Но мысли его улетели следом за другой -- за той недотрогой. Он был взбешен.

Скавр, уже совершенно одурманенный вином, обнял горшечника и, словно стараясь перекричать шторм, орал ему в ухо:

-- Сын-то мой каков! Молодец, а?

И затянул песню, если это вообще позволительно было назвать пением:

Vinum bonum!

Славный Бахус!

Прочь рассудок!

До него ли,

Если льется

Прямо в глотку

Vinum bonum!

Фабий прижимал к себе блондинку, а думал о другой. И хмурился. "Вот мерзавка, будет тут мне представления устраивать! Но какие глаза! Она меня этими глазищами чуть насквозь не прогрызла. В ней есть что-то. А, глупости! Плевать!" -- Фабий яростно и иступленно стал целовать Памфилу.

Старый Скавр был на верху блаженства. Волны опьянения несли его неведомо куда, и он шумел на весь трактир.