Калигула. Тень величия

— Кто дал тебе право ломать и переделывать храм римских богов? Ты попираешь устои, веками складывавшиеся в нашем государстве. Ты перестал уважать римскую веру и лезешь в божественный пантеон, не боясь гнева небожителей. Кто дал тебе право объявлять себя богом? Октавиан заслужил это, оставив Рим мраморным, казну полной, а границы раздвинутыми. Ты же ничего не сделал для империи! Ты убил Тиберия Гемелла, своего приемного сына! Ты опустошаешь казну, растрачивая деньги на игры и скачки. Ты даешь должности за взятки, а не за заслуги. Ты открыто сожительствуешь с сестрой! Что за пример для добропорядочных римлян?! Остановись, внук! Остановись!

Калигула, склонив голову, на первый взгляд почтительно слушал обличительную речь старухи, но внутри его клокотала ярость.

— Иди, бабушка, я… — не в силах продолжить из-за душившего его гнева, он повернулся и пошел прочь. Антония удовлетворенно смотрела ему вслед, полагая, что сумела пристыдить цезаря.

Она подумала, что завтра ей надо вернуться сюда вновь, что упрочить свою победу и возделать проросшие, как она считала, ростки благоразумия в сердце непутевого внука.

Но ее надеждам не суждено было сбыться. Вечером дворцовый раб с почтением вручил ей дары императора, куда входил и превосходный ароматный пирог с начинкой из белых грибов и мяса кролика. Записка Калигулы была просто пропитана раскаяньем и благодарностью за совет. А утром старую Антонию нашла в ее кубикуле служанка. У старухи почернели язык и ногти. Судя по запачканным рвотой простыням и беспорядку, умирала она долго и мучительно, но позвать на помощь у нее не было сил. Так же мучительно и страшно, как и ее любимый сын Германик.

Похороны император устроил скромные и сам даже не счел нужным явиться, лишь один раз бросив довольный взор из окна на ее погребальный костер.

Когда до Клавдия в Капуе дошло печальное это известие, он, ненавистный сын, «ничтожный и скудоумный калека», «позор рода», горько плакал, надев траур и посыпав пеплом голову. Он, единственный из детей, кто любил суровую мать больше всего на свете, так ни разу и не увидел от нее ласки.

VIII

Пираллида в молчании сидела перед зеркалом, невидяще уставившись на свое отражение. Тонкие пальцы нервно сворачивали и разворачивали свиток с посланием. Его содержание повергло ее в глубочайшее недоумение. Недоумение от безмерной наглости написавшего. Перед ее мысленным взором вставали картины прошлого. Рабский ошейник на загноившейся шее, побои бешеного Агенобарба, страшное обвинение, тюрьма и долгая дорога на несостоявшуюся казнь. И лицо того, кто обрек ее на эту участь сладкими лживыми обещаниями. Ирод Агриппа! Возвеличенный в миг и бросивший ее умирать ради этого величия. А теперь он пишет, как ни в чем не бывало, что возвращается в Рим и жаждет увидеть свою любимую Пираллиду.

— Ласточка, ты скоро? Я замерз без твоих жарких объятий, — голос клиента из купальни оторвал ее от мрачных раздумий.

— Иду-иду, дорогой! — крикнула она и смахнула с глаз злые слезы. Послать бы его к Гадесу! Ей надо подумать в одиночестве и прийти в себя.

Но гость заплатил за визит звонкими сестерциями и принес в дар дивное золотое кольцо. Девушка тряхнула медными кудрями и медленно поднялась.

Вернувшись в свой дом, она быстро вернула былую славу и опять стала самой популярной гетерой Рима. Ей недолго пришлось ломать голову над тем, кто был тот таинственный благодетель, что выручил ее из добровольного заточения у весталок.

Поздно вечером, когда ушла Лара Варус, в дверь постучали, и Пираллида увидела перед собой Друзиллу. Та кинулась ей на шею, как добрая подруга, будто и не было с ее стороны издевательств в доме Агенобарба, когда она заставляла Пираллиду мыть ей ноги и вытирать их облаком своих волос.

— Ах, как ты изменилась! — вскрикивала Друзилла. — Но ничего, мы скоро вернем тебе былую красоту и стать! Проклятый Домиций! Ему воздалось по заслугам!

Пираллида с интересом внимала ее рассказам. О внезапной смерти Агенобарба на пиру у императора, о смерти Юнии Клавдиллы, о болезни Калигулы и о том, как Друзилла спасла брата и империю. И о том, что Гай Цезарь скоро женится на ней по примеру Юпитера, так как все в Риме почитают его как бога.

— Давай позабудем все недоразумения, — предложила Друзилла. — Пусть все у нас будет как прежде. Дай мне обнять тебя, дорогая подруга. Поверь, я счастлива видеть тебя после долгой разлуки.

Пираллида вежливо, но непреклонно отстранилась от ее объятий.

— Так значит, ты затем спасла меня, чтобы продолжать принимать любовников в этом доме, прикрываясь моим именем?

— Ну, Пираллида, неужели ты считаешь, что я могу делать добрые дела без выгоды для себя? — искренне удивилась Друзилла. — Да, это так. Но тебе нравилась такая жизнь прежде, и мы неплохо дружили. Или ты решишься возражать желаниям сестры императора? К тому же путь к его сердцу отныне свободен для тебя. Покоришь Гая, и он даст тебе богатство! Наш общий враг мертв, и ничто отныне не мешает ни одной из нас!