Калигула. Тень величия

Память Друзиллы хранила каждую подробность их отношений с Гаем. И порой, закрывая глаза, она будто наяву видела пред собой лицо брата, шепчущего преступные слова любви, и чувствовала силу его объятий. Она никогда не признавалась ему, что влюбилась в него еще маленькой девочкой, и что сама подстроила их первую близость. В силу врожденного коварства ей было выгодно, чтобы люди осудили Гая и пожалели ее, соблазненную собственным братом. Калигула, виноватый перед ней, уже не мог разорвать цепкий круг порочной связи, страшась упреков сестры и ее угроз покончить с собой. Но стоило вернуться Юнии в его жизнь…

Друзилла проснулась от мучительной боли, резко села и разрыдалась, уткнувшись лбом в колени. Соперница умерла, но все осталось по-прежнему. Она — нелюбимая и нежеланная. Гай даже сейчас отвергал ее, не в силах простить обман, которым она выманила его из царства мертвых, где он был с ней, своей мертвой женой. Проклятый Клавдий! Это он виноват во всем. Она испугалась угроз. Да что он сделал бы ей — сестре императора?!

Истеричные всхлипывания прекратились, Друзилла перевела дыхание. Надо держать себя в руках. Еще не все потеряно! Она вернет любовь брата! Вернет во что бы то ни стало. А старый заика поплатится за то, что препятствовал этому.

Спящий рядом мужчина пошевелился, и рука его легла ей на бедро. Друзилла нахмурилась и брезгливо отстранилась. Этот жалкий напыщенный красавчик успел набить ей оскомину. Девушка передернула плечами. Заманив к себе на ложе Ганимеда, она сполна отплатила Кассию за измену. Ей припомнился его отъезд в Малую Азию, и она весело улыбнулась.

Друзилла и Кассий не разговаривали меж собой еще с похорон. Она видела, как он страдает, но его душевные муки вызывали у нее лишь злобу и негодование. Из чувства мести она даже вернулась в свой дом, покинув шумные покои дворца. Но не только поэтому. Кассий догадался, что произошло меж ней и братом. И вот она явилась вымещать на нем свою злость. Он терпел, стиснув зубы, стараясь не отвечать на насмешки и открытые издевки, замкнулся в себе.

Он сам подал прошение императору и, пряча глаза, попросил развести их как можно скорее, дескать, ему пора уезжать, а уговорить супругу переехать в Малую Азию он так и не смог. Недовольный Калигула предложил было лично заставить Друзиллу повиноваться мужу, но Кассий решительно отверг это великодушное предложение. «Змея не должна покинуть столь тесный клубок своих сородичей», — думалось Лонгину, и с тех пор про себя он звал жену не иначе, как «моя змейка».

Змейка, едва Калигула сообщил ей о разводе, оставила дворцовые покои и с вещами перебралась к нему в дом, не упустив возможности испортить Кассию последние дни пребывания в Риме. Виниций не преминул, однако, пояснить другу, что накануне с братом у нее вышла крупная размолвка.

Друзилла страдала от одиночества, но не искала сближения с великодушным Кассием, а продолжала открыто над ними насмехаться, поминая Клавдиллу при каждом удобном случае. Лонгин, как мог, избегал с ней встреч под одной крышей, но это редко ему удавалось. Змейка с поразительным упорством выслеживала его.

Наступило последнее утро. Вещи Лонгина были собраны и погружены в обоз, сопровождающие рабы уже ожидали на улице, но хозяин медлил, стоя перед ларарием. Он все никак не мог решиться переступить порог дома. Стоит ли проститься с женой? Ведь столько лет он любил эту взбалмошную женщину, прощая все измены и закрывая глаза на сплетни. Он так и не затронул ее сердце, даже искорка любви не вспыхнула в ее темной душе, отравленной преступной страстью. Наконец, Кассий махнул рукой и решительно пошел в ее покои.

Весь долгий путь до Малой Азии в его ушах звенел издевательский хохот бывшей жены. Друзилла верно все рассчитала. Едва Лонгин отдернул занавес кубикулы, как пред ним предстала сладострастная картина. Его прелестная супруга, извиваясь, точно неистовая вакханка, стонала в объятиях его лучшего друга. Красавчика Ганимеда. Большего позора Кассий не знал за всю свою жизнь.

А потом, после отъезда супруга, Друзилла стала тяготиться этой затянувшейся связью. Но удовольствие от позора, коим она с ног до головы покрыла чопорного Лонгина, все еще заставляло ее улыбаться и принимать у себя по ночам Лепида, не скрывавшего, что с сестрой императора его связывает не столько страсть, сколько возможность быть ближе к цезарю.

В конце концов, он ей все же опротивел. Друзилла отвела глаза от Ганимеда и презрительно фыркнула. Да у него даже кожа белей, чем у нее, и косметики на лице больше, чем у дешевой потаскухи. Аромат тщательно завитых волос неприятно щекочет нос, и хочется чихнуть в и без того душной кубикуле. Она со вздохом поднялась и прошла в купальню. Эхо ее легких шагов прошелестело в опустевшем доме.