Калининградский сувенир

Но он же дома! Я просто уверен в этом! Мой мозг категорически отказывался принять мысль, что мы с Мироном приехали зря.

— Поехали, Андрюха, — негромко предложил мой напарник. — Завтра попробуем приехать.

— Да нет, подожди, — отмахнулся я от друга и подошел к калитке. Должна выдержать, иначе дед Василий съест меня сырым и без соли.

Металлические прутья заскрипели под моим весом, но выдержали столь непочтительное к себе отношение. Я перевалил свое тело через забор и оказался на территории участка.

— Если тебя заберут за проникновение на частную территорию, то передачек можешь не ждать, — язвительно прокомментировал мои действия Мирон.

Я ничего не ответил, а лишь отряхнул немного испачканные джинсы и выпрямился. При первом взгляде на даче деда Василия всё осталось по-прежнему. Дом, сложенный не из новомодного бруса, а из настоящих цельных бревен, по-прежнему оставлял ощущение монументальности и вечности. Почему-то в детстве мне всегда казалось, что внутри он гораздо больше, чем снаружи, и лишь повзрослев, я понял, что ошибался.

Примостившийся в углу участка сарай долгое время вообще считался филиалом пещеры Али Бабы, из которого периодически на свет извлекались ценные сердцу каждого мальчишки сокровища — то макет парусника, который можно было запустить по руслу ручья и затем бежать по берегу, стараясь не упустить из вида очертания судна, то настоящий индейский лук, в придачу в которому шел головной убор из голубиных перьев.

Однажды дед Василий вытащил из него настоящий деревянный самокат, тот самый, где не было ничего электрического, а руль не регулировался по высоте. Детскому счастью не было никакого предела, я гонял на нем по всем окрестностям, пока под моим весом колеса не рассыпались в щепки. Помню, как опечаленный до глубины души, я притащил обломки к деду Василию и стал каяться, что совсем не собирался ломать столь ценное транспортное средство, а тот лишь усмехнулся и произнес одну из главных мудростей в моей жизни:

«Запомни, Андрей! Любые вещи рано или поздно ломаются, они, как и люди, не умеют жить вечно! Главное не начать любить вещи больше, чем людей!»

А вот грядок стало меньше. Хотя хозяин участка и не стремился к выращиванию мичуринских урожаев, в моей памяти крепко застряли несколько клочков земли, на которых росли разные лечебные травы — мята, мелисса, валерьянка… Было что-то ещё, но я помню только эти названия. Никакой картошки, парников с помидорами или огурцами дед Василий не признавал, хотя всегда с любовью ухаживал за несколькими плодовыми деревьями и чересчур большое, на мой взгляд, внимание уделял огромному цветнику перед домом.

Сейчас же грядок не было видно совсем, а то место, где обычно росли розы, тюльпаны и пионы, стало ощутимо меньше в размерах.

Я неторопливо прошел по участку и подошел к невысокому крыльцу дома. Двигаясь нарочито неспешно, я до последнего надеялся, что входная дверь отворится и знакомый, чуть хриплый голос насмешливо скажет: «Ну что, медвежонок? Так и продолжаешь лазать по заборам?»

Но вот я уже стою на крыльце, а хозяина всё нет и нет. Вздохнув, поднимаю руку и громко стучу по деревянной двери. Звуки ударов глухо прокатываются по округе, но дом продолжает хранить молчание.

Я берусь за дверную ручку, чтобы проверить, заперта ли дверь, как вдруг прямо мне в лицо брызгает что-то липкое и вонючее. Непроизвольно отшатываюсь, но на плечи уже падает что-то тяжелое. Пытаюсь освободиться, но понимаю, что это сеть, в которой я только запутываюсь все сильнее.

— Твою мать! — восклицает Мирон, отбрасывает недокуренную сигарету и буквально прыгает к калитке. Я хочу ему крикнуть, чтобы не двигался, но понимаю, что тело начинает неметь, а губы уже не слушаются меня. Мой напарник переваливается через забор, делает шаг и проваливается в бездну, развергнувшуюся у него под ногами. Слышится крик, а затем на меня падает что-то еще, больно бьет по голове, и картинка происходящего начинает плыть перед глазами…

Глава 10

— Мяу! Мяу! — звук проникал прямо внутрь черепной коробки, и складывалось ощущение, что кто-то изуверски выскабливает мой мозг изнутри.

Сознание возвращалось ко мне очень и очень медленно. От чего же может быть так плохо? То ли от гадости, который пшикнули мне в лицо, то ли от чего-то тяжелого, свалившегося мне на голову, но путь в реальность из забытья казался бесконечным.

— Мяу! Мяу! — почему-то раньше мне и в голову не приходило, какими противными могут быть вроде бы обыденные звуки. Такое ощущение, что меня разбудили после жестокой пьянки, и я ещё не успел до конца протрезветь во сне.

— Мяу! Мяу! — голова пыталась взорваться и разлететься на мелкие кусочки. С другой стороны, может быть, так было бы даже лучше, по крайней мере, возможно, что моя черепушка перестала бы болеть.