Калининградский сувенир

Дальше Костян опять начал грязно материться, параллельно пытаясь попасть в рот незажжённой сигаретой, но постоянно промахивался. Плюнув на все, я закурил сам, а потом вставил фильтр в губы приятелю.

Кузнечик пару раз глубоко затянулся, затем как-то всхлипнул и закашлялся. Затушив бычок в недопитой кружке, он обвёл нашу троицу мутным взглядом.

— Если честно, так страшно, что хочется повеситься, — вдруг вымолвил пьяный Костян. — И никакой жизни в вечном страхе… Хлоп и всё закончилось.

— Не советую, — авторитетно заявил Мирон. — Видок у повешенных тот ещё, плюс ко всему ты гарантированно обмочишься и обосрёшься… Вот и надо оно тебе в таком виде уходить в лучший мир?

— Я этого не увижу, — запальчиво возразил Кузнечик. — И будем надеяться, что там наверху войдут в положение и не обратят внимания на мои мокрые портки.

Он кашлянул и попытался пропеть «Лучшее, конечно, впереди!». Получилось, правды ради, так себе.

Не знаю, тренирует ли голосовые связки Кузнечик в караоке, но стучать по груше у него получается явно лучше, чем петь! Будем честны, у кого угодно получится лучше, чем вот это насквозь фальшивое блеяние.

— Во-первых, ещё не факт, что тот мир лучший, — вкрадчиво поправил Костяна Леонид. — А, во-вторых, у самоубийц судьба после смерти более, чем незавидная. Это тот самый случай, когда мертвые завидуют живым. Скорей всего, душа попадёт в услужение какой-нибудь ведьме или ведьмаку, и будет на положении бесправного слуги метаться, исполняя чужую волю.

Волченков глубоко вздохнул, а потом произнёс медленно и торжественно:

— Человек только тем и отличается от слизи, что имеет мужество жить! В любых обстоятельствах! Чтобы с ним не происходило!

— Ну, знаешь ли, — возмутился я. — Жить тоже можно по-разному. Одно дело, когда есть возможность что-то изменить в своей судьбе и совсем другое, когда ты скован по рукам и ногам. Бывают обстоятельства, когда ты, например, в плену и физически не способен один победить всех своих конвоиров! И что ты предлагаешь, цепляться за рабское существование?

— Жестокий пример, но я отвечу! — лицо Леонида закаменело, а от взгляда стало горячо. — Можно умереть в борьбе, а можно покорно идти на заклание, продлевая существование ещё ненадолго. Мы же сейчас говорим совсем о другой ситуации! Твоего друга никто не брал в плен, он сам, добровольно, говорит о суициде! Вот именно такие мысли вредны и недопустимы!

Я открыл рот, желая всё-таки доказать неправоту безопасника, но он остановил меня взмахом руки.

— Вешаться или нет — дело твоего товарища! У меня есть мнение, я его озвучил и не желаю продолжать эту тему! Тем более ругаться из-за неё! Договорились?

Я нехотя кивнул, рядом захлопнул рот Мирон, видимо, планировавший вставить и свои пять копеек. Нет, глобально Леонид прав, отрицать это сложно. Но только глобально, обстоятельства бывают разные и примеров этому масса.

Хотя все-равно лучше дальше не спорить, тема вправду и слишком мрачная, и слишком философская. Мы с Волченковым слишком разные и я не знаю будем ли когда-нибудь смотреть на эту жизнь одинаково.

Будем надеяться, что никому из нас такой моральный выбор, как мы только что обсуждали, никогда делать не придется. А вот за Костяном последить всё-таки надо, да повнимательнее. Сейчас то он под влиянием алкоголя словами бросается, а вот если завтра вдруг перемкнёт его?

Мирон сориентировался раньше меня. Кузнечика уже повело, поэтому уложить его в постель не составило большого труда. Костян поначалу пытался сопротивляться, но быстро сдался, бормоча что-то про прекрасную жизнь, которая была у него совсем недавно.

В этот момент я пересказывал Леониду события последних дней, которых, к моему удивлению, оказалось безумно много. Умолчал только о встрече с дедом Василием, не стоит капитану знать, с кем ещё я знаком в Калининграде. Особенно, учитывая его отношение к оборотням…

Волченков слушал меня молча, не перебивая и не отводя внимательный взгляд.

От его пронзительного, как рентген-аппарат, взора опять возникло чувство неловкости. Такое ощущение, что я в чём-то провинился и сейчас вынужден оправдываться, как школьник перед директором школы.

— Да уж, — вздохнул Волченков, когда я закончил свой рассказ. — Ну и наворотили вы, конечно.

— Ничего мы не воротили, — возразил ему я. — Наоборот, можно сказать просто плывем по течению, едва успевая отбиваться от новых вводных.

— Ага, подобное липнет к подобному, — съязвил Леонид, но, заметив мой сверкнувший взгляд, тут же сдал назад. — Извини, не подумал… Сгоряча ляпнул.

— Всё! — вернувшийся в комнату Мирон был деловит и собран. — Костян спит аки младенец. Давайте по быстренькому вопрос с этим призраком закроем и баиньки! Какая-то чересчур суетная поездка получается.

— По быстренькому… — хмыкнул Волченков. — Как бы нам самих там не похоронили! Дело предстоит не очень простое, поэтому мне и нужна ваша помощь.

Мирон изобразил на лице сложную пантомиму, что-то из серии «И не такие дела заваливали, подумаешь, от призрака по шее огрести», но капитан уже настроился на рабочую волну и не обратил на этот спектакль никакого внимания.