Граждане Германии! В ваших силах принять соотечественников, возвращающихся на землю предков, помочь им освоиться и крепко встать на ноги, чтобы вместе, плечом к плечу, единым и нерушимым фронтом выступить вперед — туда, где ждет нас великая мечта.
Слишком долго мы забывали о духе и крови. Ослабли мужчины и потеряли волю женщины. Теперь же идеи национал-социализма пробудили в нас память о предках и возвысили наши помыслы. Довольно прозябать в бездействии! Разве будет Германия великой, пока наши мужчины молятся красным тряпкам по указке Коминтерна, вместо того чтобы встать к станку или взять в руки винтовку? Разве станет наш народ победителем, пока наши женщины отплясывают в кабаках, вместо того чтобы рожать новых солдат для непобедимой германской армии? Нет! Пришло время устремиться ввысь, к мечте о великой Германии без грязи, нищеты и унижения. О Германии, где немец — полноправный хозяин своей земли. О Германии, которая объединит Европу под знаменем национал-социализма.
Со всех сторон глядят на нас хищные стервятники, мечтающие растащить Германию по кускам. Нас почти раздавили после унизительной войны. Но вот оно, свидетельство подлинного величия германского народа: мы выстояли и вернули себе страну. Никогда еще имперский орел не расправлял крылья так широко, никогда он не взлетал так высоко над землей. И в этом заслуга нашего великого народа, вспомнившего о главном — о духе и крови.
Пусть же грянет над Европой железная буря!
Ж/д станция Калинова Яма, 17 июня 1941 года
— Вот и все. — Юрьев закрыл чемодан, щелкнул задвижками и выпрямился. — Теперь Центр будет в курсе ваших планов.
— Отлично, — сказал Гельмут. — Теперь мне надо пойти на станцию и купить билет до Минска.
— Мне тоже пора. В этой дыре нечего делать, а до районного центра час езды. Кстати, вы уверены, что вам нужен именно поезд? Есть шанс раскрыться по документам. Я бы подвез вас до Черносолья — у меня неподалеку стоит машина. — Черносолье? Ни разу не слышал о таком городе.
— Я тоже не слышал, пока не оказался в этих краях. Ну так что? Подвезти?
— Нет, не стоит. У меня два паспорта. Доберусь железной дорогой.
— А, ну да. Логично. И да, пока я был здесь, я кое-что узнал и хотел бы дать пару советов.
— Да?
Юрьев склонился к свече так, что его лицо снова заиграло алыми отсветами, а в глазах заблестели огоньки.
— Если кто-нибудь, кроме меня, предложит довезти вас до Черносолья — не соглашайтесь ни в коем случае. Вам вообще нельзя в Черносолье. Это первое.
— Но зачем вы тогда предложили, если нельзя?
— Неважно. Я соврал, у меня вообще нет машины. Второе. Ни в коем случае не заговаривайте ни с кем на платформе. Ни с попутчиками, ни с бабушками, ни с милиционерами. Если с вами заговорят — игнорируйте, не позволяйте втянуть себя в диалог. Если вы втянетесь в диалог с местными, вы останетесь здесь надолго.
— Почему? — Гельмут недоуменно повел бровью. Такого странного связного он видел впервые.
— Да потому что вы даже сами не понимаете, во что ввязались!
Вдалеке раздался гудок паровоза. Это был поезд до Брянска: он отходил от станции. Гельмут молчал, ему снова стало не по себе.
— И третье, самое важное. Когда сядете в поезд, не вздумайте уснуть. Можете пить кофе, читать книги, что угодно — только, умоляю, не засыпайте.
— Это очень странные советы.
— Я знаю. Я должен был рассказать вам это. Все-таки мы друзья. А друзья должны помогать друг другу.
Друзья, подумал Гельмут. Впервые видимся и больше никогда не встретимся, а уже друзья. Может, он болен?
— Да, хорошо, — ответил он. — Я учту.
— Теперь будем расходиться. Я выйду первым. Вы после меня. Когда я закрою дверь, досчитайте до ста и выходите. Не забудьте ваш передатчик.
— Хорошо.
Юрьев подошел к двери, с силой потянул ее на себя: в глаза больно ударила полоска яркого белого света. На пороге он обернулся и добавил:
— И опасайтесь человека по фамилии Орловский.
Сильным движением он закрыл дверь. От дуновения ветра погасла свеча, оставив после себя жженый запах воска. Гельмут оказался в абсолютной темноте, пошатнулся, вновь почувствовал себя слепым, нащупал руками край стола, схватился за него, как за спасательный круг. Ему опять стало страшно.
— Один, два, три, четыре…
«Какой к черту Орловский, почему опять Орловский, что за сумасшедший парень этот связной».
— Двенадцать, тринадцать, четырнадцать.
«И эти его дурацкие советы. Молодой дурачок, захотел поиграть в шпионов, запудрить мозги».
— Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь…
«Не понимаю, во что ввязался? Мальчик, мне почти тридцать шесть, я прошел через такое, что тебе и не снилось».
— Сорок, сорок один, сорок два.
«Да пошел он к черту. Сопляк».
Досчитав до сорока двух, Гельмут выругался, нащупал ручку чемодана, подхватил его и пошел к выходу. Потянул за дверную ручку, открыл с тяжелым скрипом, вышел на крыльцо.