Калинова яма

Гельмут даже не помнил, как опаленная солнцем платформа сменилась душной темнотой жесткого вагона, воздух в котором пропах мужским потом, спиртом и грязной одеждой. Здесь ему стало еще хуже: он схватился рукой за стенку, чтобы не потерять сознание, вцепился пальцами в ручку чемодана и сделал несколько глубоких вдохов.

— Вы выглядите нездоровым. С вами все в порядке? — раздался сзади учтивый голос проводника.

— Да, да, — поспешно ответил Гельмут, даже не успев задуматься о том, что уже где-то слышал эту фразу.

Он добрался до своего отделения, где на него тут же уставились трое крепких усатых рабочих, играющих в карты — они были похожи друг на друга, точно близнецы, и даже рубашки на них были одинакового бежевого цвета. Наверное, у них даже карты одинаковые, подумал Гельмут. Буркнув «Добрый день», он взгромоздил чемодан на верхнюю полку и с трудом залез следом.

«Наконец-то в горизонтальном положении», — подумал он, уткнувшись лицом в собственную руку и блаженно выдохнув. Он свернулся в позу эмбриона и закрыл глаза.

Спать, наконец-то спать, наконец-то провалиться глубоко-глубоко в сны под ровный стук вагонных колес — а вот и поезд тронулся, сначала медленно-медленно, а теперь быстрее, и за окном будут проноситься деревья, и паровоз будет гудеть, как в детстве, когда мы переезжали из Оренбурга в Петроград, и как потом в поезде до Берлина, и потом — в поездках по всей Германии, и снова до Берлина, и в Испанию…

— Морда у него не наша какая-то. И чемодан этот.

Рабочие, видимо, перестали играть в карты. Гельмут прислушивался, не открывая глаз.

— А слыхали, как поздоровался? Голос какой-то не такой, — ответил второй пассажир.

— Говор нерусский, — добавил третий.

Гельмут открыл глаза. Перед ним была деревянная стенка вагона, едва различимая в наступившей темноте.

Темнота? Так быстро? Поезд же только отправился.

— Я такой акцент слышал, когда к нам на завод немецкие рабочие приезжали, — продолжил первый голос.

— И морда нерусская, — ответил второй.

— И чемодан… — протянул третий.

— А может, он немецкий шпион? — предположил первый.

Гельмут вздрогнул. Сонливость как рукой сняло.

— Давайте скажем проводнику, чтобы он сообщил куда следует? — сказал первый.

— Тише! Услышит ведь! — шепнул второй.

— Да он спит как ребенок, — усмехнулся третий. — Слышите, как храпит?

«Я? Храплю?»

Гельмут удивленно заморгал, захотел зачем-то посмотреть на свои руки, но затем понял, что лучше не шевелиться, будто он и вправду спит. Тело его оцепенело, холодные мурашки пробежались по коже, зубы невольно застучали, но он с силой сжал челюсти. Ему захотелось сглотнуть слюну, но нельзя было издавать ни звука.

— И правда храпит. Я схожу к проводнику, — проговорил первый.

Тут Гельмут понял, что надо действовать. Импровизировать любыми средствами. Надо обратить все в шутку, поговорить с ними, завоевать доверие. Начать с фразы «Да вы что, охренели?» Да-да, именно так. Он поднял голову, повернулся в сторону рабочих, открыл рот и обомлел.

Он лежал на диване своего купе поезда Москва — Брянск.

Больше с ним никого не было.

В вагоне было темно, только прозрачные бледно-желтые отсветы падали из окна.

На столе стоял подстаканник с чаем, блюдце с бутербродом и бутылка минералки. Рядом была разбросана сдача.

Поезд стоял на месте в абсолютной тишине.

Гельмут приподнялся на локте, осмотрел купе, заглянул в окно. Напротив стояло большое белое здание с колоннами, с широкими, наглухо закрытыми деревянными дверями, огромными окнами без света и надписью «КАЛИНОВА ЯМА. 1924». Стены станции освещались грязно-оранжевыми фонарями на высоких, под второй этаж, столбах. На площади перед зданием стояли две пустые скамейки. В абсолютно черном небе не было ни одной звезды.

Гельмут боялся даже дышать. Что все это значит? А поезд Москва — Минск? Связной? Старик? Рабочие? Все это снилось?

Или это ему снится?

Безотчетный страх оцарапал спину холодком. Волнение угрожало перерасти в панику. Задрожали кончики пальцев. Он беспомощно забегал глазами вокруг, пытаясь найти хоть какое-то объяснение происходящему.

Объяснения не приходило.

Вдруг справа от станции блеснул свет автомобильных фар. На площадь перед зданием медленно въезжала черная «эмка» с запачканными номерами. Гельмут отчетливо слышал шум мотора, будто все это происходило не за окном, а совсем рядом.

Он затаил дыхание, спрятался за подоконником, осторожно выглядывая.

Машина остановилась перед вокзалом, синхронно открылись двери, и вышли четверо — высокие, в военной форме, в фуражках. Быстрыми шагами они направились к вагону. Гельмут слышал стук их сапог.

«Господи, господи, господи», — он зажмурился, схватил лицо руками.

Раздался звук открываемой двери вагона. Шаги были уже совсем близко — в тамбуре, теперь по коридору, еще ближе, и еще.

«Надо проснуться, надо проснуться, надо просто наконец проснуться из этого кошмара», — повторял про себя Гельмут, судорожно сжимая виски и раскачиваясь из стороны в сторону.

Возле его купе шаги смолкли. Щелкнул дверной замок.

Гельмут открыл глаза, выдохнул и громко, отчетливо проговорил: