Калинова яма

ОТВЕТ. Отец хотел найти здесь достойную работу. Он говорил, что в Петрограде адвокаты больше нужны. Там жили наши дальние родственники, они предлагали некоторое время пожить у них.

ВОПРОС. Что за родственники?

ОТВЕТ. Двоюродная сестра отца. Мария. Можете не спрашивать — я не имею понятия, где она сейчас живет. Я даже не помню ее фамилию.

ВОПРОС. К этому вопросу мы еще вернемся. И как работа? Ваш отец нашел, где устроиться?

ОТВЕТ. Да, он стал работать в адвокатской конторе на Литейном. Я не помню, как она называлась.

ВОПРОС. Отец был доволен работой?

ОТВЕТ. Вполне.

ВОПРОС. Что вы помните о периоде Февральской революции? Как ваш отец ее принял?

ОТВЕТ. Мне было двенадцать лет, я мало понимал. Отец ругался. Приходил с работы и говорил, что царь, конечно, та еще тряпка, но ничего хорошего здесь не получится. Уже тогда он подумывал о возвращении в Германию. Но мать говорила, что там тоже неспокойно.

ВОПРОС. Тогда везде было неспокойно.

ОТВЕТ. Да.

ВОПРОС. Хорошо. Что делала ваша семья в октябре-ноябре 1917 года?

ОТВЕТ. Я плохо помню дни революции, потому что сильно простудился и лежал с температурой. Помню, что отец тоже ругался. Говорил мне, что здесь все кончено, запретил мне и матери выходить на улицу. Еще помню, как нас разбудила стрельба во дворе.

ВОПРОС. И кто же стрелял?

ОТВЕТ. Смеетесь? Откуда мы знали? Мы даже в окно лишний раз боялись выглянуть.

ВОПРОС. То есть ваша семья была настроена контрреволюционно.

ОТВЕТ. Если хотите, можно и так сказать.

ВОПРОС. Когда вы решили переехать в Германию?

ОТВЕТ. Когда все это произошло, отец сразу сказал, что мы уедем. Как только стало немного поспокойнее, мы собрали вещи и купили билеты. Я не помню дату. Кажется, это был конец ноября.

V. Выстрел

В пять утра запел соловей. Каждый раз он начинал петь именно в это время. Над крышей дома напротив по предрассветно-сумеречному небу медленно расплывалось золотистое пятно — то было утреннее солнце, жадное и холодное.

Я не спал двое суток, выкурил три пачки папирос, докуривал последнюю на балконе, ежился от холода и ждал рассвета. Мне показалось, будто сегодня я наконец выберусь из той черной ямы, в которую сам же себя и загнал, которую сам же себе и вырыл.

Но яма была глубже, чем я думал. У нее вообще не было дна.

Меня пожирала тьма — ненасытная, безудержная, жадная до человеческого существа, и у меня не было сил, чтобы ухватиться за что-то, выбраться из чертовой трясины и пойти дальше. Я сопротивлялся, но темнота, казалось, была сильнее. Иногда я был готов смириться и нырнуть в нее с головой, дать ей целиком пожрать меня вместе с костями, перемолоть и уничтожить. Это была беззубая пасть земли — огромная могила, поглощающая человека и переваривающая его в своем холодном вонючем чреве. Чавкающая пасть старухи-земли и зияющая в ней ненасытная черная глотка.

Но самое страшное было в том, что я сам раскрыл эту пасть руками и влез в нее.

Мной владел ступор. Я стоял на балконе, курил и слушал соловья. Подо мной темнела бездна, родившаяся во мне. Я не знал, что делать дальше.

(Из рассказа Юрия Холодова «Золотистый ветер»)

★ ★ ★

Из воспоминаний Гельмута Лаубе. Запись от 7 марта 1967 года, Восточный Берлин