Калиостро. Великий маг или великий грешник

Подозревая, что Калиостро симулировал припадок для каких-то своих целей, комендант полностью изолировал его от общения с внешним миром и придумал для караула сложную многоступенчатую систему подачи сигналов на случай, если с заключенным что-нибудь случится или ему что-то потребуется. Зато Калиостро полагалась сытная еда и красное вино, чистое белье и раз в неделю услуги цирюльника. Для него оборудовали отдельное глухое помещение, откуда он мог слушать мессу и куда к нему мог приходить для исповеди священник. Узнику отказались предоставить по его просьбе скамеечку для молитв и деревянное распятие, строго-настрого запретили иметь в камере бумагу и письменные принадлежности, а также острые, колющие или режущие предметы. Из литературы дозволялись только благочестивые книги, переданные капелланом. И больше нечем было заполнить бесконечные однообразные часы вынужденного досуга, сводившие его с ума.

Крепость Сан-Лео. Современный вид

М. Кузмин в своей повести о Калиостро силой писательского воображения попытался воссоздать тюремные будни своего героя в Сан-Лео: " Но теперь Калиостро был не тот. Он пробовал в тюрьме и напрягать волю, и говорить заклинанья, и кричать от желанья. Только стуки слышались в сырой стене да проносились лиловатые искры. Тогда он бросался на пол и кусал палец, чтобы не выть от досады и боли. А то и кричал, требовал себе вина, просился гулять, бился головой о стену.

Что же? Он как флакон, из которого вылили духи: легкий запах остался, но он пустой, а с виду такой же.

Покинутый, воистину покинутый. А у него был путь, была миссия. Ведь не в том смысл его жизни, чтобы дать пример школьникам или исцелить несколько тысяч больных. Но если бы он даже умалился до разума дитяти, что бы было? Разве он может теперь мыслить как ребенок, разве напрасно даны были разум и сила и свободная (увы!) воля.

Вместо блестящей звезды взлетела ракета и теперь дымится, медленно угасая на земле…"

В конце лета 1791 года кардиналу Дориа, папскому легату в области Урбино, попечению которого был вверен узник Калиостро, пришло анонимное письмо, где говорилось, что оставшиеся на свободе сообщники Калиостро якобы собираются освободить его, прибегнув к помощи воздушного шара. А о том, что сообщники и поклонники были, говорило появление в Париже в 1791 году некоего произведения в форме записок, будто бы написанных Калиостро и изданных анонимным автором в виде завещания, поскольку, по его убеждению, мага уже нет в живых. Но это неизвестные и предполагаемые сторонники. А ведь были и те, кто многие годы действительно удостаивал ныне томящегося в застенках магистра своей дружбой и покровительством. Есть несомненные свидетельства, что кардинал Роган, бежавший из Франции после начала революции, писал к Якобу Саразену и просил ссудить денег для организации побега Калиостро. Но банкир отказался участвовать в деле освобождения своего бывшего друга и учителя. Не по скупости, не потому, что разочаровался в своем бывшем наставнике, не потому, что был раздавлен горем — скорбел по скончавшейся в январе 1791 года жене Гертруде, которую магистр когда-то вылечил, а по той причине, о которой мог поведать только единомышленнику и близкому другу Лафатеру: " Страдания графа меня угнетают, но я знаю, что ежели все случилось так, как случилось, значит, он этого хотел; люди не понимают его; никто не может знать подлинных его целей".

Не один Роган обращался к Саразену, пытаясь получить средства для организации побега Калиостро. Об этом же настойчиво писал банкиру граф д’Эстийяк, но тоже получил отказ: " Интерес, питаемый мною к человеку по имени Калиостро, не относится к его земной жизни. Убежден, он всегда будет несчастен, ибо сам этого хочет; если бы он этого не хотел, он жил бы счастливо и благополучно".