Калипсо

Когда лифт достиг низа, она снова хлопнула в ладоши, и включился свет. Комната была маленькой, с толстым темно-красным ковром. Одна дверь была вмонтирована в светлую кирпичную стену перед ними, а вторая – в стену сбоку. Окон нет. Посреди комнаты стояло глубокое кресло. Больше в комнате ничего не было.

– Для глубокомысленных раздумий, – сказала Усе и повернулась к Фредрику.

Фредрик коротко улыбнулся.

– Кирпич песочного цвета, – сказал он. – У нас в стране чаще всего красный? Или коричневый?

Она посмотрела на него.

– Кирпич для бедняков. А этот выглажен и обожжен углем. Специально заказан из Дании.

– У вас есть полароид?

– У меня много фотоаппаратов. Фотография – мое хобби.

Фредрик сделал шаг назад. Она держала руки на талии и выжидательно смотрела на него. Не играет ли на ее губах еле заметная улыбка?

– Знаете, – начал он. – На моей работе нам иногда случается видеть самые удивительные вещи. На днях я навестил дом одной тайской проститутки. Она исчезла. Но мы нашли ее вещи. Среди них – фото на полароид. Сделано на фоне кирпичной стены, похожей на эту. – Он показал рукой. – Вы можете предположить, во что она была одета на этом снимке?

– Пенис и корсет, – ответила Агнес Усе. – Это было довольно эксклюзивное приспособление. То есть не сам пенис. Он был всего лишь вялой имитацией. А подвеска и ремни куплены на аукционе в Лондоне. Вы знаете Рихарда фон Краффт-Эбинга? Нет? Это психиатр. Он пользовался им, когда показывал человеческие извращения коллегам. Мне стоило бы заявить на нее за кражу.

Фредрик не мог скрыть изумления.

– Так…?

– Не была она никакой шлюхой. Она была моделью. Но она почему-то решила, что я ее порежу скальпелем, что, конечно же, полная чушь, и убежала так быстро, насколько ремни и ткань, в буквальном смысле, могли выдержать.

В первый раз он увидел, как Агнес Усе смеется. Мерзким смехом. И она проводила его к двери прямо перед ними. В гараж.

Теперь стало понятно, почему она не ставила сюда машину. По всему полу и стенам располагались фотографии размером с постеры, нежные цвета которых перемежались зернистым серым бетоном, и все изображали людей. Некоторых в полный рост, других ближе к портрету, где глаза были больше рук Фредрика. На отпечатке перед ним был сфотографирован тощий мужчина с грубой кожей. С острыми яркими глазами, коротко стриженными седеющими волосами. На лбу у него была вмятина, словно ему удалили часть черепа. На другой фотографии, намного меньше этой, девушка в развевающемся платье с руками, изуродованными чешуйчатыми шрамами. Следы от ожогов, догадался Фредрик.

Все изображенные имели травмы, недоразвитые органы или изъяны. Тем не менее они несли свои уродства с достоинством. Их взгляды излучали магию. Фредрик заметил, как все больше и больше очаровывается. Агнес Усе оказалась весьма искусным фотографом.

– Вы сказали, что не питаете особых симпатий к людям?

– Я фотографирую не людей. Я фотографирую изъяны.

– Но та тайская девушка… – протянул Фредрик. – У нее нет травм.

Мерзкий смех вернулся.

– Нет, – кратко ответила она. – Никаких видимых. Это мой новый проект.

– У вас есть ее фотографии?

Агнес Усе покачала головой.

– Нет. Только одна. Такая же, как та, что вы нашли. Мы так и не закончили работу.

Они вернулись в комнату без окон, и она указала на вторую дверь.

– Мастерская. Хотите посмотреть?

– Нет. Как вы нашли ее?

Врач пожала плечами.

– Этого я не помню. Скорее всего, по объявлению. Обычно это бывает так.

Агнес Усе посмотрела на него снизу вверх.

– Вернемся к вашей прекрасной карамельке наверху? – спросила она, прыснув.

Фредрику пришлось тяжело сглотнуть.

В лифте она рассказала ему ту же историю, которую рассказал Эгон Борг. Аксель, Эгон и Агнес были друзьями детства, держались вместе в юности, и некоторое время Аксель был ее парнем. Она ответила холодным смехом, когда Фредрик спросил, хотела ли она Эгона на самом деле.

– Да, наверное, он так думает. Правда в том, что я была по уши влюблена в Акселя. В один период. Все было так серьезно, что когда мальчики уехали в подразделение морских егерей в Рамсунне, я подалась на вахтовую работу врачом поблизости. Но наши отношения закончились до того, как мы туда поехали. Юношеская любовь переменчива.

Она отключила площадку. Кафа стояла в гостиной и смотрела на фьорд.

– Я не идиотка. Скорее всего, я представляюсь вам холодной, со странными интересами. Но поверьте на слово – мне больно знать, что Аксель более двадцати лет выдавал себя за умершего и не связался со мной.

Они позволили Усе проводить их до двери. Фредрик подал ей квадратную липкую руку.

– Вы знаете человека по имени Синдре Борх? Того, кто известен под кличкой Каин?

На ее лице ни тени реакции.

– Он мертв, – добавила Кафа.

Теперь наоборот. Фредрик был уверен, что она моргнула, как делают инстинктивно, когда что-то нежелательное подходит слишком близко.

– Это имя ни о чем мне не говорит.

– Он был знакомым Лин. Вы называете ее моделью, но полагаю, я продолжу называть ее проституткой. И это делает Каина ее… сутенером?

Он увидел, что она поняла, к чему он клонит.