– Вы по-прежнему уверены, что нашли Лин по объявлению? Знаете, у нас есть мобильный телефон Каина. Как думаете, мы найдем там ваш номер?
Она покачала головой.
– Могу гарантировать, что не найдете.
Кафа не хотела отпускать ее так легко.
– Знаете, что Каин сказал нам, прямо перед смертью? Он сказал, что знает, что мы ищем врача.
Агнес Усе засмеялась. И смеялась слишком долго.
– И как… нашли
– Нет. Как я уже сказала, Каин умер.
– Как жаль, – сказала врач, захлопнув дверь у них перед носом.
На улице Фредрик остановился у кирпичной стены. Приложил руку к фасаду.
– Я знаю, где скрывается Педер Расмуссен, – сказал он.
Хрупкие лоскуты краски посыпались, когда Фредрик провел рукой по древесине. Перекладины в окне так прогнили, что он мог продырявить их пальцем в перчатке. Через тонкое, выгнутое цилиндром оконное стекло он не увидел ничего, кроме голой комнаты, которая когда-то была детской.
Он встал спиной к стене старого рабочего барака. Огляделся в поисках Кафы, которая сидела в машине и все еще говорила по телефону. Выдохнув маленькие быстрые облачка морозного пара, он бросил взгляд на зажигающиеся уличные фонари.
Галгеберг[32]. Именно здесь, на виселице на скале, убийцы и воры встречали свою смерть.
Как иронично, что именно здесь скрывается Педер Расмуссен. В этом Фредрик был уверен. Потому что твой дом – это твоя душа. Точно так, как сказала Кафа. Здесь Расмуссен убил свою жену. Здесь убили его сына, когда Андреас с Фредриком приехали на вызов о шуме восемь лет назад. Это дом души Педера Расмуссена.
Фредрик видел, как свет в салоне наконец погас. Кафа вышла из машины и подошла к нему.
– Домом по-прежнему владеет коммуна. Но с тех пор его не использовали. Здание охраняется, но на самом деле просто стоит и рушится, – сказала она.
Помедлив, она протянула ему пояс с пистолетом.
– Коссу это не понравится…
– Если меня прикончит убийца в розыске только потому, что Косс запретил мне носить оружие, начальнику управления это тоже не понравится, – подмигнул Фредрик. Но Кафу это, кажется, не убедило.
Фредрик туго затянул пояс. Он прекрасно понимал, что делает, но не собирался позволить Коссу вновь помешать ему. Это его дело.
Кафа смиренно вздохнула.
– Ты начальник. – Затем посмотрела на облупившуюся стену. – Уверен, что он живет здесь? Сюда не подведено электричество, и нет дыма из трубы. Там внутри должно быть дико холодно.
– Абсолютно уверен.
Он присел на корточки и пролез под окном. Входная дверь была старого образца, тонкие листы фанеры прибиты на полотно двери из тяжелой древесины. Маленькое окошко с мутным стеклом было вмонтировано на высоте головы, и грубо прибитый стальной лист указывал место, где таран полицейских пробил дверь.
– Коммуна согласна, что мы войдем?
Он не ждал ответа. Только снял перчатки, высвободил пистолет, сделал два коротких шага назад и с яростью пнул по стальному листу. Фредрик предполагал, что дверная рама так же прогнила, как и окна, и так и оказалось. Корпус замка вырвался, ударился в стену внутри, и они стали вглядываться в длинный темный коридор.
– Полиция! Это вооруженная полиция!
Фредрик быстро зашагал вперед. Проверил детскую. Пусто. Кафа проверила комнату с другой стороны. Покачала головой. В конце коридора была ванная. Дверь открыта, и в свете уличных фонарей он разглядел очертания ванной. Здесь они нашли жену Расмуссена с зияющей дырой от пули в том месте, где носовая кость переходит в череп. Фредрик заметил темные пятна на серо-коричневом ковре в коридоре. Его ли это кровь? Или мальчика?
Справа от ванной находилась гостиная, и низкая дверь в нее чуть приоткрыта. Кафа была уже у двери. Фредрик отошел в сторону, чтобы прислушаться. Тишина. Только их возбужденное дыхание и ветер сквозь старую древесину.
Он пинком открыл дверь.
Комната выглядела жилой и вместе с тем заброшенной.
Когда Фредрик был маленьким, не больше семи-восьми лет, случалось, что мать брала его с собой навещать дома старых и одиноких. Они занимались такими делами в миссии, к которой она принадлежала. Иногда брали с собой замороженный ужин, в другие разы – только пили кофе. Ели миндально-кокосовые пироги и запивали водой. Он вспомнил тех трясущихся стариков. Слабый запах мочи и лекарств. Острые ногти, пальцы, которые больше не в состоянии ласкать, но вонзавшиеся в его детские руки. Как же сильно ему не нравились эти визиты. Он не помнил их все по отдельности, скорее наоборот, но один запомнился ему очень хорошо.