Калки. История одного воплощения. Часть вторая

– Вота, хатка малеха, одна комнатка, – сказала очень толкая женщина, похожая на хохлушку, когда Аксёнов и Григорий зашли в дом как потенциальные квартиросъемщики. – Я сдаю вообще-то парам. Тахта большая, ну одна. В сарае есть раскладушка…

– Ну, зачем? Нас устраивает и большая тахта. Можете считать нас парочкой влюблённых, – улыбнулся Аксёнов протягивая деньги.

– Ой ли, шутник вы, дядечко…

– Вы не верите, что мы любовники? – у Аксёнова было игривое настроение. Григорий же был понурый.

– Видимо ли это, чай мужики… Или вы того… как фильмах?

– Того, – смеялся писатель

– Ох, ты, батюшки мои… Я вам не в жизть не поверю…

Аксёнов вдруг ухватил подбородок Григория, повернув лицо к себе и… стал лизать тому губы. Издатель не ожидал такого, и не сопротивляясь, подался порыву. Мужчины, целуясь, заиграли языками… Аксёнов оглянулся, хохлушка смоталась.

– Ого, а у тебя встал…

– Зачем?… Зачем вы это делаете? – вырвался издатель и быстрым шагом отошел. – Зачем я вам здесь нужен? Для сексуальных забав?

– Не обольщайся… Ладно, будь здесь. Мне нужно уйти…

…Додик сидел на выступе скалы, метрах в тридцати над землей. Аксёнов еле отыскал его. На поиски ушло часа два, но он сумел включить внутренний компас, как когда-то тот учил его.

– Здравствуй, учитель, – сказал Аксёнов, опускаясь рядом, он еле сдерживал слёзы. Додик просто кивнул, не поворачивая лица, он смотрел куда-то вдаль. – Я скоро допишу книгу…

– Да, я знаю, – отрешенно сказал Додик.

– Я… я устал от неё, учитель… Устал от того, что мне не изменить ничего, я описываю лишь, что ко мне приходит…

– Тридцать лет назад ты мне сказал, – медленно произносил Додик, – что не станешь писать её, не напишешь не строчки. Я тогда ответил, это твой долг…

– Да, я понимаю… Это моя миссия… Но я и тогда говорил, и сейчас скажу, я не гожусь в крестители Его. Какой из меня Иоанн-креститель? Это слишком для меня тяжкий крест! Слишком, учитель! – Аксёнов печально выдохнул. – Ты не представляешь, как это ужасно писать и знать, что героев этой книги ждет дальше. Я привыкаю к ним, мне они симпатичны, я влюбляюсь в них… Но поделать ничего не могу. К примеру, этот Саша. Мне по-человечески нравиться он. И я знаю, что будет через пять лет. Мне его жалко, до боли жалко. Я… я пробовал переписать, переделать те страницы, но не смог… Ты говорил, что мне уготована роль автора? Но я не автор, я жалкий летописец этого мира. Я знаю, что ждет мир все эти сто оставшиеся лет, но… но мне ничего не изменить…

– Я рад тебя видеть, – улыбнулся Додик. – Мы не виделись тридцать лет. Ты очень повзрослел…

– Я уже старый, – невесело засмеялся Аксёнов. – И веду жизнь пожилого извращенца… Мне и это не переписать, блин! Скажи, почему всё именно так? Кто может менять-то эту реальность, если ни ты, ни я, никто из людей не влияют на ход событий?

– Только тот, кто придет в мир скоро. А почему? Потому что он так решил. Нельзя природе давать свободу выбора, иначе её не станет…

– Кстати, хотел тебя предупредить, учитель…

– Я знаю о чем… Она будет пытаться овладеть мной, чтобы подобраться к Нему. И не только мной, а всеми, кто близок к Нему… Эта баба сейчас владеет тобой.

– Мной? – испуганно посмотрел на учителя Аксёнов.

– Да. Тогда, она влезла меня и заставила, чтобы Александр надругался над Ним… Я еле выгнал её из души. Сейчас она владеет тобой, решила издалека взять. За пять лет до Его появления к Нему подбираться. Сначала ты, потом Инга, затем Саша… Сразу ей Вику и Витю не взять…

– Выходит, я одержим этой демоницей?

– Так и должно было быть…

– Мне тяжело, учитель. Я устал…

Додик обнял Аксёнова, тот уткнулся в плечо и заплакал.

– Терпи, – по-отечески нежно сказал Додик. – Мы здесь не по своей воли. Мы вершим всё во имя добра, даже свершая зло…

– Да уж… – успокоился немного Аксёнов. – Парадокс… Сегодня ночью я буду трахать Григория, который любит Ингу… Большое добро совершу… да уж…

– Он безвольный человек. Такова его карма, ты совершаешь лишь то, что велит карма других. Твоя совесть чиста.

– Ты это мне говорил тогда… Я не мог этого понять. Да и сейчас не понимаю… Скажу одно, хоть она и чиста, но когда я наедине с собой, мне она делает больно.

– Не будь один…

– А я что делаю? Живу как полип, то к одному, то к другому прилип…

…Григорий уже спал. В комнате было темно. Аксёнов зажег свет. Поглядел на окно, подумал, задернуть ли занавеску? Нет, так больше возбуждает. Мысль о том, что кто-то станет подглядывать в окно, просто сводило страстью с ума. Григорий не просыпался, он просто укрыл голову покрывалом. Аксёнов разделся до гола, подошел к окну, вдохнул полной грудью и улыбнулся. Член его стоял как пизанская башня. Зайдя со стороны ног спящего, рывком сорвал покрывало, тот лежал в трусах…

– Что случилось? – спросони щурился издатель.

Аксёнов встал на тахту на коленях, ловко стащил трусы с Григория и повернул его на спину. Было удивительно, почему он не сопротивляется.

– Не надо, прошу вас, – только и сказал.

Аксёнов закинул ноги того себе на плечи. Поудобнее уселся у зада. И приставил член к анусу…