Каллиграф

По крайней мере, мы пытались. Честное слово, не поверил бы, если бы не видел своими глазами: в течение двадцати минут нас терзала криворотая телевизионная блондинка лет тридцати с похожей на бутылку фигурой – искусственный нос, искусственная грудь, искусственные губы, искусственные волосы, искусственное лицо, искусственные зубы и все равно похожа на мешок подгнившего лука-шалота. Она проводила какой-то кошмарный конкурс с двумя участниками (вытащенными из зрительного зала в студии после серии подмигиваний, вздохов и кривляний) в качестве прелюдии к… но к чему? Трудно было ответить на этот вопрос. В качестве прелюдии к чему-то вроде розыгрыша нового дома, окруженного профессионально разбитым садом и обставленного по проектам лучших дизайнеров. На кухне был шеф-повар, подробно обучавший телезрителей готовить вареные яйца, мамочке и деткам обещали ежевечерне делать новую прическу, кроме того в передаче участвовали специалист по внутреннему декору и соседи победителей, которые тоже оказались телевизионными знаменитостями, а также эксперт по оформлению патио… О, боже! Кто знает, что мог бы еще показать нам этот Крысолов из черного ящика?

К девяти вечера наше терпение иссякло. Вино подошло к концу, а нам необходимо было срочно поднять настроение, поэтому я предложил сделать пару коктейлей.

– Хочешь розовый джин?

Ее голова лежала у меня на коленях, так что ей пришлось повернуться, чтобы посмотреть вверх:

– А что это такое?

– Что-то вроде джина с горькой «ангостурой».

– Звучит ужасно. Но давай попробуем. Меня всегда занимал вопрос, для чего ты используешь «ангостуру».

– Отлично, если ты в подходящем настроении, – я попытался встать и пойти на кухню, но она поймала меня за ноги своими ногами и притянула к себе.

– Ты в ловушке, – сообщила она, вытаскивая из-под себя пульт дистанционного управления. – Ты знаешь, где находится Ангостура?

– Нет. – Я на мгновение задумался, но так и не смог вспомнить. – Похоже на Тибет или Непал или что-то в этом роде. В каком-нибудь месте, где разводят коз или стригут шерсть?

– Двоечник. Это вообще на другом континенте: в Венесуэле – на реке Ориноко. – Она отпустила меня. – Ступай на кухню, невежественный раб.

Когда я вернулся с двумя бокалами в руках, она стояла у открытого окна и играла с растущей в горшке мятой. Я передал ей напиток.

– А есть на свете место, где ты не была?

Она с упреком глянула на меня, словно хотела указать, что задавать подобный вопрос путешественнице – значит, отрицать обширность земного шара и бесконечность перспектив развития ее карьеры.

– Конечно. В сотнях мест: на Украине, в Азербайджане, Индонезии, на Аляске, в Уругвае… Нет, правда, действительно в сотнях мест. Афганистан.

– А что Европа?

– И снова: да. Ни в одной из стран Балтии – ни в Эстонии, ни в других. В Польше. По-настоящему не была в Португалии, во всяком случае за пределами Лиссабона. Не была в Турции, на Кипре или на Сардинии, или… множество мест: на самом деле, в Риме, на Мальте и, боже мой, даже в…

– Рим. Ты не была в Риме?

– Нет. Никогда, – она сделала глоток и облизала губы. – Чудесно. Мне нравится этот коктейль, – она снова провела кончиком языка по верхней губе. – Ты из этого окна за мной шпионил?

– Нет. Обычно из студии.

Она медленно кивнула:

– Очень романтично. – Ее тон был насмешливым лишь отчасти. – Мои пальцы пахнут теперь твоей мятой, – она протянула мне руку, которую я поцеловал. – Но, конечно, все это неправильно.

– Что ты хочешь сказать?

Некоторое время она изучала мое лицо.

– Ты переписывал любовные стихи у окна, а я загорала в саду.

– Что в этом неправильного?

– Ну, я должна была находиться наверху, в окне а ты – внизу, в саду, меланхолично бродить – так это называется? – меланхолично бродить туда-сюда под моим окном. Как настоящий человек Возрождения.

– Я понял. – Я пересек комнату, чтобы поставить музыку. – Только я не слишком хорошо пишу сонеты, и мы живем не четыреста лет назад, и это, вообще-то, не совсем любовные стихи.

Она по-детски прихлебывала коктейль.

– Боже мой, Джаспер, какая приземленность. Что случилось?

Я присел на корточки, чтобы выбрать нужный диск.

– Прости. Эта перемена была непреднамеренной. Мой внутренний Дон Кихот медленно удаляется. Думаю, это своего рода мужская менопауза. Хотя Рой Младший утверждает, это все из-за того, что я ем слишком много рыбы. Я становлюсь более нормальным… очевидно более приятным, – я покачал бедрами. – Теперь я жалею, что спал с чужими женами. И еще я подумываю о том, чтобы расставить музыкальные диски по алфавиту – или, может быть, в порядке приобретения – или по композиторам.

– Но ты прав. – Она подошла и встала прямо у меня за спиной, слегка надавливая коленками мне на спину.

– Я знаю, – вздохнул я. – И в чем же именно?