Каллиграфия (СИ)

У девушки вырвался тяжкий вздох: похоже, все заверения Кристиана ни к чему не привели, так как Донеро вбил себе в голову, что должен был неминуемо погибнуть при взрыве. Джулия помнила, как они впятером, чумазые и напуганные, появились на дорожке возле красной пагоды и как при этом возликовал географ. «Я на небесах, на небесах!!» - вскричал он и, громко хохоча, принялся носиться среди деревьев. Насилу его успокоили. Аризу Кей дала ему выпить какого-то снадобья, после чего он заявил, что в пище не нуждается, и отправился изучать окрестности. Всю первую неделю он бродил по отмели, исследовал подножия Серебряных гор и всё думал да гадал, что же лежит за этими горами и с какими берегами граничит море. В сад он захаживал изредка, да и то, чтобы сообщить о своих открытиях и умозаключениях. Донеро дал себе зарок, что избороздит «рай» вдоль и поперек, однако спустя некоторое время вдруг образумился, угомонился и ушел на покой. Джулия удивлялась, каким образом он мог обходиться без еды все эти дни, и предполагала, что столь необычайное воздействие оказал на него напиток Аризу Кей. Но беспокоить японку по такому несущественному вопросу она не осмеливалась, ибо сейчас перед хранительницей стояла весьма трудоемкая задача: сконструировать и опробовать в действии новую, улучшенную телепортационную машину, чтобы переправить друзей на Крит. От миссии своей они отступаться не собирались. Пусть Туоно заточит хоть тысячи кинжалов, пусть заготовит хоть тысячи отравленных стрел - Фемида свершит свое правосудие, и преступники будут наказаны.

Если кто и понимал, что Аризу Кей нуждается в тишине, то только не Франческо. Со скуки он пролистал почти все тома в ее библиотеке и нередко досаждал ей самой, отрывая от важной работы. Японка посылала его присматривать за детьми. Впрочем, «дети деревьев» и без того находились под хорошей опекой - о них заботилась Клеопатра. Она, в конце концов, привыкла и к хранительнице, и к новым своим обязанностям, и стремление вернуться на родину постепенно ослабло в ней, как ослабевает в саду всё, что угнетает душу. В Кении ее ждали болезни, голод, черствость соплеменников, а, возможно, и еще одно предательство, тогда как среди сакур она не ведала ни нужды, ни бездолья. Она научилась ладить с детьми, полюбила их и уж не мыслила себя в иной роли, кроме как в роли воспитательницы. Джулию она встретила довольно сдержанно, хотя ее так и подмывало броситься итальянке на шею. Их словно бы связывала невидимая нить, они были как сестры друг другу, и обе отдавали себе в этом отчет.

- С самого первого дня моего появления здесь, - говорила Клеопатра, - я не переставала ощущать какое-то неизъяснимое томление, предвкушение чего-то необыкновенного. Со мной никогда не происходило ничего подобного. В Африке мои чувства были просты и однозначны, как цвета радуги. Радость была желтой, гнев - красным, печаль - синей, а спокойствие - зеленым (хотя, признаться, зеленого в моей прежней жизни очень недоставало). А в саду мне открылось великое богатство оттенков, я очутилась в круговерти самых разноречивых эмоций, и меня охватил ужас. Бежать! Бежать из этого хаоса! И тут я встречаю тебя.

- Ты была похожа на мою младшую нашкодившую сестренку! - хихикнула Джулия.

- Вообще-то я старше тебя на целый год, - с достоинством заметила Клеопатра. - Но вот ведь странно: в тот момент я пребывала в твердой уверенности, что между нами существует какая-то связь, хотя в действительности мы не сестры.

- Как знать? - пожала плечами Джулия. - Ведь есть же города-побратимы, так отчего бы и нам не назваться сестрами? И росту мы одинакового, и волосы у обеих вьются, а цвет кожи и происхождение - мелочи...

- Я так рада, что ты спаслась, - говорила Клеопатра, прижимаясь лбом ко лбу Джулии.

- Нам предстоит сложная операция, и было бы нелепо погибнуть, даже не начав, - отвечала та, робко улыбаясь и прищуривая глаза.